Письмо следователю   ::   Сименон Жорж

Заботясь о ее здоровье, ей воспретили спускаться вниз раньше девяти утра и стали подавать завтрак в постель, хотя в деревне она сперва кормила скотину — коров, кур,свиней — и лишь потом садилась за стол. На праздники и ко дню рождения ей дарили красивые, изящные вещи, в том числе старинные драгоценности.

— Ты не находишь, Шарль, что у мамы несколько усталый вид?

Ее попытались даже послать в Эвиан [7] на воды — у нее стала пошаливать печень, но тут вышла осечка.

Все это прекрасно, господин следователь. Все, что делала, делает и будет делать Арманда, всегда прекрасно. Понимаете ли вы, в какое это приводит отчаяние?

Давая показания, она не выглядела ни страдающей, ни разгневанной супругой. Не надела траур. Не призывала на мою голову месть общества и не пыталась разжалобить присяжных. Держалась просто и спокойно.

Словом, была сама собой, спокойной и невозмутимой.

Именно она додумалась обратиться к мэтру Габриэлю, «первой глотке» Парижа, а заодно и самому дорогому из адвокатов; она же сообразила, что коль скоро я до некоторой степени ларошец, будет очень импозантно, если Вандею представит на суде лучший ее адвокат.

На вопросы она отвечала с восхитившей всех естественностью, и мне иногда казалось, что часть присутствующих готова ей зааплодировать.

Вспомните, какой тон она взяла, когда заговорила о моем преступлении:

— Мне нечего сказать об этой женщине. Несколько раз я принимала ее у себя, но знала плохо.

Никакой злобы — не преминули подчеркнуть газеты.

Почти никакой горечи. И сколько достоинства!

Вот, господин следователь, я, кажется, и нашел нужное слово.