Страница:
258 из 260
Тогда в нем разорвалось нечто темное и ужасное, что-то так глубоко укоренившееся в собственной старой твердой горечи, что он не ощущал этого отдельной частью себя до того момента, когда это нечто разрушилось. И ощущение сладостного утешения хлынуло в пустоту, оставшуюся, когда это нечто исчезло; у него захватило дух.
– Вы моя, Виктория. Навсегда моя!
Он поцеловал ее, привлек к себе и выпил капли дождя с ее губ, и эта влага смешалась с соленой влагой слез, его или ее – не имело значения.
Ее губы были горячими, зовущими, настойчивыми, пьянящими. Ее пальцы запутались в его волосах, а ему страстно хотелось целовать ее, ощущать ее влажную плоть, вытащить шпильки из ее волос, чтобы их светлые волны окутали его и только его.
Удар ее перевязанной лодыжки о его ногу вернул герцога к действительности, и он со вздохом отодвинулся.
– Наша помолвка не означает, что вы не нужны вашей матушке.
– Разумеется, – согласилась Виктория, посерьезнев. – Мне нужно успеть на поезд. Но клянусь, что приеду к вам, как только смогу, и напишу заранее, чтобы вы предупредили священника.
Мысль о том, что придется отпустить ее, пусть даже на самое короткое время, причинила ему страдания. Но он преодолел боль и ответил с такой же легкостью:
– Если мне покажется, что вы задержались хотя бы на минуту дольше, чем необходимо, я поеду за вами и потребую, чтобы вы выполнили свое обещание в ближайшей церкви – будь то диссидентский, квакерский или католический храм.
– Даже в Лондоне? – Она выгнула бровь, и улыбка заиграла в уголках ее рта.
Он сжал ее в объятиях.
– Особенно в Лондоне, Цирцея.
|< Пред. 256 257 258 259 260 След. >|