Я и Он   ::   Моравиа Альберто

Поудовольствию, которое доставляю и получаю.

– А я вот чую, что Чезарино не может быть моим сыном! – Ни шиша ты не чуешь. Просто зациклился на своем пунктике.

– Каком еще пунктике? – А таком, что, по-твоему, способность производить на свет детей и художественное творчество – как два крана с водой. Откроешь один – другой перекроется, и наоборот.

– Да от кого ты этого набрался? – От тебя же и набрался, или не помнишь? Сам мне внушал: «Ничего не поделаешь, в моем сознании Чезарино и мой фильм неразрывно связаны между собой. Или Чезарино не мой сын, и тогда фильм у меня получится, или он мой сын, тогда и фильм выйдет таким же уродцем».

– Так могут рассуждать только одержимые навязчивой идеей или суеверные остолопы.

– Такие, как ты».

Во время этой перепалки Чезарино смотрит на меня снизу вверх настойчивым, нагловатым взглядом. Потом неожиданно улыбается. Уродливая, вульгарнейшая, хоть и невинная улыбка. Вдобавок она многое проясняет. Та же улыбка, что у водопроводчика Эудженио! Этот белобрысый крепыш-недоросток вечно мозолил мне глаза где-то за год до рождения Чезарино.

«- Говорю тебе, – не унимаюсь я, – у меня есть доказательства, что мой сын – не мой сын.

– Какие такие доказательства? – Забыл, что ли, как я вошек из бровей выцарапывал? Как раз в то время, когда Чезарино был, так сказать, зачат. Эудженио зачастил в наш дом чинить колонку в ванной. Я предлагал ее заменить, а он уверял, что колонка еще послужит.