JК
Князь ночи :: Бенцони Жюльетта
Страница: 45 из 74Теперь уже ничто не ограждало дочь Анри Гранье от этих незнакомых мест и чуждого ей существования, которое вскоре ожидало ее…
Со вздохом она откинулась на подушкииз потертого бархата, пахнущего сыростью и конюшней, прикрыла глаза, чтобы не видеть слабый желто-серый свет там, где недавно синел островок чистого неба. Она попыталась уснуть, чтобы по крайней мере перестать думать, но это ей не удалось, и она вновь открыла глаза. Натянутые нервы, толчки скрипучей Кареты, еще более чувствительные, нежели тряска в дилижансе, печаль, навалившаяся на нее вместе с ужасным чувством одиночества, — все это лишало Гортензию покоя. Да еще ландшафт, такой дикий и неприютный…
Сильно кренясь и рискуя перевернуться, экипаж пересек по берегу долину реки Лескюр и наконец начал длинный и крутой подъем, чтобы где-то в вышине, у границы низких облаков, достичь обрывистого базальтового плато, рассеченного ущельями и лощинами и ощетинившегося в небеса скалистыми острогами самых причудливых форм. Вся эта дикая растительность, по зимнему времени лишенная успокоительной мягкости листвы, топорщилась оголенными черными ветвями, обожженными морозом и облепленными голубоватым лишайником.
Одна в темном пространстве кареты, которую немилосердно трясли по камням перешедшие на рысь кони, Гортензия чуть не плакала. Все это навевало на нее жестокую печаль, особенно когда они попадали в широкие полосы желтого тумана, словно в царство зыбких мечтаний. Она изнемогала от усталости и вдобавок озябла. Ноги в сапожках из черного сафьяна заледенели и ныли.
Толчок, более сильный, чем прежние, исторгнул у нее крик боли.
Со вздохом она откинулась на подушкииз потертого бархата, пахнущего сыростью и конюшней, прикрыла глаза, чтобы не видеть слабый желто-серый свет там, где недавно синел островок чистого неба. Она попыталась уснуть, чтобы по крайней мере перестать думать, но это ей не удалось, и она вновь открыла глаза. Натянутые нервы, толчки скрипучей Кареты, еще более чувствительные, нежели тряска в дилижансе, печаль, навалившаяся на нее вместе с ужасным чувством одиночества, — все это лишало Гортензию покоя. Да еще ландшафт, такой дикий и неприютный…
Сильно кренясь и рискуя перевернуться, экипаж пересек по берегу долину реки Лескюр и наконец начал длинный и крутой подъем, чтобы где-то в вышине, у границы низких облаков, достичь обрывистого базальтового плато, рассеченного ущельями и лощинами и ощетинившегося в небеса скалистыми острогами самых причудливых форм. Вся эта дикая растительность, по зимнему времени лишенная успокоительной мягкости листвы, топорщилась оголенными черными ветвями, обожженными морозом и облепленными голубоватым лишайником.
Одна в темном пространстве кареты, которую немилосердно трясли по камням перешедшие на рысь кони, Гортензия чуть не плакала. Все это навевало на нее жестокую печаль, особенно когда они попадали в широкие полосы желтого тумана, словно в царство зыбких мечтаний. Она изнемогала от усталости и вдобавок озябла. Ноги в сапожках из черного сафьяна заледенели и ныли.
Толчок, более сильный, чем прежние, исторгнул у нее крик боли.