JК
Констанция. Книга четвертая :: Бенцони Жюльетта
Страница: 52 из 300Что же тогда подумают обо мне другие?»— Но что я могу поделать, что? — сам себе задавал вопрос король Витторио.
«Я перепробовал все средства, ни эта женщина не выходит у меня из головы — и она должна стать моей, моей и только моей. Она всецело должна принадлежать мне, но она должна захотеть этого сама и по своей воле прийти в мои объятия». — Господи, помоги мне в этом и прости этот страшный грех, прости, если сможешь.
«Но если ты даже и не простишь это прегрешение, я все равно желаю, чтобы эта женщина была моей, ведь она создана тобой для меня, господи».
Король приложил свой горячий лоб к холодному мрамору и вцепился руками в золоченую решетку. Он так крепко сжимал золоченые прутья, что пальцы побелели и казалось, вот-вот из — под ногтей брызнет кровь.
А Констанция продолжала стонать и кричать, корчась на полу. — Ну, милая, напрягись, — поддерживая голову Констанции, шептала мать-настоятельница, — ну, давай же, давай! Констанция издала истошный вопль, который перешел в стон и на руках у одной из монахинь появился сморщенный розовый комочек, за которым тянулась синеватая пуповина.
В соборе воцарилась глубокая тишина, слышалось только прерывистое дыхание роженицы.
И вдруг ребенок негромко вскрикнул. Но его крик показался куда более оглушительным, чем вопли матери.
— Кто? — прошептала Констанция, с трудом открывая глаза. — Кто?
Перед ее взором все плыло, двоилось, и она видела только, как розовый комочек заворачивают в белую ткань.
«Я перепробовал все средства, ни эта женщина не выходит у меня из головы — и она должна стать моей, моей и только моей. Она всецело должна принадлежать мне, но она должна захотеть этого сама и по своей воле прийти в мои объятия». — Господи, помоги мне в этом и прости этот страшный грех, прости, если сможешь.
«Но если ты даже и не простишь это прегрешение, я все равно желаю, чтобы эта женщина была моей, ведь она создана тобой для меня, господи».
Король приложил свой горячий лоб к холодному мрамору и вцепился руками в золоченую решетку. Он так крепко сжимал золоченые прутья, что пальцы побелели и казалось, вот-вот из — под ногтей брызнет кровь.
А Констанция продолжала стонать и кричать, корчась на полу. — Ну, милая, напрягись, — поддерживая голову Констанции, шептала мать-настоятельница, — ну, давай же, давай! Констанция издала истошный вопль, который перешел в стон и на руках у одной из монахинь появился сморщенный розовый комочек, за которым тянулась синеватая пуповина.
В соборе воцарилась глубокая тишина, слышалось только прерывистое дыхание роженицы.
И вдруг ребенок негромко вскрикнул. Но его крик показался куда более оглушительным, чем вопли матери.
— Кто? — прошептала Констанция, с трудом открывая глаза. — Кто?
Перед ее взором все плыло, двоилось, и она видела только, как розовый комочек заворачивают в белую ткань.