JК
Покушения и инсценировки - От Ленина до Ельцина :: Зенькович Н А
Страница: 756 из 763Я тоже принимал участие в запрещенном процессе собирал зверобой в лесу, выращивал тархун на даче, а потом мы настаивали самодельное спиртное на этих целебных травах.
Вместо закуски я бросил несколько яблок в сумку и сломя голову побежал к машине. Гнал на своей "Ниве" за 120 километров в час. Прежде и не подозревал, что моя машина способна развивать такую приличную скорость. Мотор, как потом выяснилось, я почти загнал. Но я бы пожертвовал сотней моторов, лишь бы спасти шефа.
Машин на шоссе почти не было, но в одном месте меня остановил инспектор ГАИ. Я ему представился и говорю:
- Ельцина в реку бросили.
Он козырнул и с неподдельным сочувствием в голосе ответил:
- Давай гони!
К Борису Николаевичу тогда относились с любовью и надеждой. Он был символом настоящей перестройки, а не болтовни, затеянной Горбачевым.
Примчался я к посту в Успенском и увидел жалкую картину. Борис Николаевич лежал на лавке в милицейской будке неподвижно, в одних мокрых белых трусах. Растерянные милиционеры накрыли его бушлатом, а рядом поставили обогреватель. Но тело Ельцина было непривычно синим, будто его специально чернилами облили. Заметив меня, Борис Николаевич заплакал:
- Саша, посмотри, что со мной сделали...
Я ему тут же налил стакан самогона. Приподнял голову и фактически влил содержимое в рот. Борис Николаевич так сильно замерз, что не почувствовал крепости напитка. Закусил яблоком и опять неподвижно застыл на лавке. Я сбросил бушлат, снял мокрые трусы и начал растирать тело шефа самогоном. Натер ноги и натянул толстые, из овечьей шерсти, носки.
Вместо закуски я бросил несколько яблок в сумку и сломя голову побежал к машине. Гнал на своей "Ниве" за 120 километров в час. Прежде и не подозревал, что моя машина способна развивать такую приличную скорость. Мотор, как потом выяснилось, я почти загнал. Но я бы пожертвовал сотней моторов, лишь бы спасти шефа.
Машин на шоссе почти не было, но в одном месте меня остановил инспектор ГАИ. Я ему представился и говорю:
- Ельцина в реку бросили.
Он козырнул и с неподдельным сочувствием в голосе ответил:
- Давай гони!
К Борису Николаевичу тогда относились с любовью и надеждой. Он был символом настоящей перестройки, а не болтовни, затеянной Горбачевым.
Примчался я к посту в Успенском и увидел жалкую картину. Борис Николаевич лежал на лавке в милицейской будке неподвижно, в одних мокрых белых трусах. Растерянные милиционеры накрыли его бушлатом, а рядом поставили обогреватель. Но тело Ельцина было непривычно синим, будто его специально чернилами облили. Заметив меня, Борис Николаевич заплакал:
- Саша, посмотри, что со мной сделали...
Я ему тут же налил стакан самогона. Приподнял голову и фактически влил содержимое в рот. Борис Николаевич так сильно замерз, что не почувствовал крепости напитка. Закусил яблоком и опять неподвижно застыл на лавке. Я сбросил бушлат, снял мокрые трусы и начал растирать тело шефа самогоном. Натер ноги и натянул толстые, из овечьей шерсти, носки.