JК
Полночные наслаждения :: Джеймс Элоиза
Страница: 65 из 446 — Боже, что за глупые мысли! При чем тут Патрик Фоукс и что может быть у меня с ним общего?»
В этот момент карета слишком круто повернула. Софи успела ухватиться за ремень, но все равно ее бросило к стенке.
«Плохо быть маленькой. К тому же Андре такой лихач! Наверное, он считает себя не кучером, а курьером. И кнутом орудует так залихватски. Он у него закручивается в воздухе спиралью, я видела».
Лошади перешли на рысь, карета снова начала мерно покачиваться и поскрипывать. Софи вытянула ногу и принялась задумчиво осматривать туфлю. Платье у нее сегодня было золотисто-бронзового оттенка, довольно близкого к белому. Дело в том, что белое предпочитала мать, а Софи этот цвет избегала. К тому же в белом на балах были почти все лондонские девицы. Белое — это цвет невинности, цвет обручения. Софи раздраженно хмыкнула. «А вот золотистый цвет к невинности не имеет никакого отношения. — Она нахмурилась. — Как называлась пьеса, которую я смотрела на прошлой неделе? „Непритворный Эрос“? Вроде не так. „Поверженный Купидон“? Нет, там речь шла не о боге любви Купидоне, а именно об Эросе, боге вожделения. Впрочем, не важно». Софи улыбнулась.
Эрос в этой пьесе был небольшого росточка. В аккуратной бледно-золотистой тоге он семенил по сцене и стрелял позолоченными стрелами в героев трагедии. Да, это была трагедия. Ужасная до невозможности! Причем не в смысле трагичности происходящего, а в бездарности. Благочестивая девушка влюбляется в негодяя (козни Эроса!) со всеми вытекающими отсюда последствиями. В конце пьесы она бросается с моста в реку.
В этот момент карета слишком круто повернула. Софи успела ухватиться за ремень, но все равно ее бросило к стенке.
«Плохо быть маленькой. К тому же Андре такой лихач! Наверное, он считает себя не кучером, а курьером. И кнутом орудует так залихватски. Он у него закручивается в воздухе спиралью, я видела».
Лошади перешли на рысь, карета снова начала мерно покачиваться и поскрипывать. Софи вытянула ногу и принялась задумчиво осматривать туфлю. Платье у нее сегодня было золотисто-бронзового оттенка, довольно близкого к белому. Дело в том, что белое предпочитала мать, а Софи этот цвет избегала. К тому же в белом на балах были почти все лондонские девицы. Белое — это цвет невинности, цвет обручения. Софи раздраженно хмыкнула. «А вот золотистый цвет к невинности не имеет никакого отношения. — Она нахмурилась. — Как называлась пьеса, которую я смотрела на прошлой неделе? „Непритворный Эрос“? Вроде не так. „Поверженный Купидон“? Нет, там речь шла не о боге любви Купидоне, а именно об Эросе, боге вожделения. Впрочем, не важно». Софи улыбнулась.
Эрос в этой пьесе был небольшого росточка. В аккуратной бледно-золотистой тоге он семенил по сцене и стрелял позолоченными стрелами в героев трагедии. Да, это была трагедия. Ужасная до невозможности! Причем не в смысле трагичности происходящего, а в бездарности. Благочестивая девушка влюбляется в негодяя (козни Эроса!) со всеми вытекающими отсюда последствиями. В конце пьесы она бросается с моста в реку.