Страница:
39 из 225
Теперь я выросла, к тому же был полдень и никаких следов цыган. А лощина сокращала путь почти на милю. Где-то по правую руку от меня лежали невидимые, должно быть, скрытые переплетением ежевичных плетей и молодой порослью остатки цыганского фургона. Я свернула. Узкая тропинка вела между высокими склонами, заросшими дикими розами и цветущими кустами ежевики. Зорька и лохматый горицвет виднелись между густыми зарослями папоротника и гулявника, и в воздухе витал свежий, приятный запах дикого чеснока, запоздало расцветшего в тени.
Запах — спусковой крючок памяти, которому довольно слабого прикосновения. Я шагала сквозь полумрак, напоенный ароматом чеснока, папоротника и шиповника, пытаясь не думать о той деревенской сплетне, которую пересказала мне бабушка. Лилиас и цыган? Моя мать, бегущая в ночи с заплаканным лицом и держа кожаный саквояж в руке к бродягам, разбившим лагерь в лощине? По крайней мере, подумала я, мне нет нужды пугаться сломанной повозки; это никак не связано с матерью. Фургон стоял там столько, сколько я себя помню. Или связано? Мне исполнилось шесть, когда она ушла. Относятся ли мои воспоминания о наших детских играх к тому времени? И в этот ли приют она сбежала той ночью? Кому он принадлежал?
Наконец, я изгнала эти мысли из своей головы и зашагала дальше. Еще полмили по благоухающей воспоминаниями тропке, затем снова просвет в изгороди и перелаз.
|< Пред. 37 38 39 40 41 След. >|