JК
Табу :: Гейдж Элизабет
Страница: 16 из 714Иногда вопли сопровождались оплеухами, и Кейт приходилось закрывать уши руками или подушкой, чтобы не слышать этой мерзости.
Но в конце концов между ними воцарялось что-то вроде согласия, унылого и кислого. Кейт слышала, как они поднимались к себе наверх, в спальню, и закрывали дверь. Затем следовала долгая тишина, переходившая в визг кроватных пружин и приглушенные стоны. В эти минуты Кейт хотелось только одного – провалиться в тартарары или бежать куда угодно, хоть на край света.
Когда она хотела забыть о них, то думала о своем отце. Его фотография стояла у Кейт на туалетном столике. Иногда девочка подолгу вглядывалась в дорогое лицо, изо всех сил пытаясь представить, как он выглядел в жизни.
Ей уже было трудно вспомнить, но где-то в глубине души жил его образ, тихий и светлый. Она словно видела себя сидящей на отцовских коленях, пока он читал газету, и, казалось, ощущала тепло обнимающих ее рук и живота, касавшегося крошечной спины. Он бормотал вслух, читая статью за статьей, и слова «ассамблея», «комиссия» (и многие другие, смешные и непонятные) стали ее знакомцами, как диковинные игрушки для взрослых, которые, устав скакать по строчкам, вдруг невзначай забрели в ее маленький, уютный мирок.
Это было так забавно, она так остро ощущала близость отца, что даже теперь, через несколько лет после его смерти, она не могла заставить себя взять в руки газету. В сущности, именно от этого слова и стали казаться ей чужими, враждебными.
Но в конце концов между ними воцарялось что-то вроде согласия, унылого и кислого. Кейт слышала, как они поднимались к себе наверх, в спальню, и закрывали дверь. Затем следовала долгая тишина, переходившая в визг кроватных пружин и приглушенные стоны. В эти минуты Кейт хотелось только одного – провалиться в тартарары или бежать куда угодно, хоть на край света.
Когда она хотела забыть о них, то думала о своем отце. Его фотография стояла у Кейт на туалетном столике. Иногда девочка подолгу вглядывалась в дорогое лицо, изо всех сил пытаясь представить, как он выглядел в жизни.
Ей уже было трудно вспомнить, но где-то в глубине души жил его образ, тихий и светлый. Она словно видела себя сидящей на отцовских коленях, пока он читал газету, и, казалось, ощущала тепло обнимающих ее рук и живота, касавшегося крошечной спины. Он бормотал вслух, читая статью за статьей, и слова «ассамблея», «комиссия» (и многие другие, смешные и непонятные) стали ее знакомцами, как диковинные игрушки для взрослых, которые, устав скакать по строчкам, вдруг невзначай забрели в ее маленький, уютный мирок.
Это было так забавно, она так остро ощущала близость отца, что даже теперь, через несколько лет после его смерти, она не могла заставить себя взять в руки газету. В сущности, именно от этого слова и стали казаться ей чужими, враждебными.