JК
В альковах королей :: Бенцони Жюльетта
Страница: 45 из 482Дело же заключалось в том, что отецинфанты, король Филипп, строго-настрого приказал ей навсегда превратиться в тень своего мужа.
— Дочь моя, — внушал Марии-Терезии родитель, — наша страна еще долго будет зависеть от прихотей Франции. Если тамошний государь действительно возьмет тебя в жены, на что я и твоя мать очень надеемся, ты обязана во всем покорствовать Людовику, который, к сожалению, не отличается покладистостью, и ни в коем случае не перечить ему. Если, конечно, — добавил Филипп, подозрительно глядя на девушку, — ты не хочешь, чтобы Мадрид был разорен, а то и завоеван чужеземцами.
Мария-Терезия выразила удивление, что отец даже может такое о ней помыслить, заверила, что все поняла, и удалилась к себе. Она готова была дать любое обещание, лишь бы уехать жить в Париж, представлявшийся ей средоточием веселья. Однако нарушать слово Мария-Терезия вовсе не собиралась. Вот почему эта скромная, умная, набожная и вообще во всех отношениях достойная женщина стала восприниматься французами как разряженная бездушная кукла. И даже Людовик не догадался о том, насколько страстна была по натуре его молчаливая хорошенькая жена, и каких трудов ей стоило не выказывать на супружеском ложе свой темперамент. «А вдруг, — думала она с испугом, — Людовик сочтет меня распутной? Пускай уж лучше считает безвольной и недалекой».
Что же до простого народа, то он восхищался милосердием королевы и ее смелостью.
— Дочь моя, — внушал Марии-Терезии родитель, — наша страна еще долго будет зависеть от прихотей Франции. Если тамошний государь действительно возьмет тебя в жены, на что я и твоя мать очень надеемся, ты обязана во всем покорствовать Людовику, который, к сожалению, не отличается покладистостью, и ни в коем случае не перечить ему. Если, конечно, — добавил Филипп, подозрительно глядя на девушку, — ты не хочешь, чтобы Мадрид был разорен, а то и завоеван чужеземцами.
Мария-Терезия выразила удивление, что отец даже может такое о ней помыслить, заверила, что все поняла, и удалилась к себе. Она готова была дать любое обещание, лишь бы уехать жить в Париж, представлявшийся ей средоточием веселья. Однако нарушать слово Мария-Терезия вовсе не собиралась. Вот почему эта скромная, умная, набожная и вообще во всех отношениях достойная женщина стала восприниматься французами как разряженная бездушная кукла. И даже Людовик не догадался о том, насколько страстна была по натуре его молчаливая хорошенькая жена, и каких трудов ей стоило не выказывать на супружеском ложе свой темперамент. «А вдруг, — думала она с испугом, — Людовик сочтет меня распутной? Пускай уж лучше считает безвольной и недалекой».
Что же до простого народа, то он восхищался милосердием королевы и ее смелостью.