JК
Воспевая бурю :: Роджерс Мэрилайл
Страница: 24 из 313Странные, неистовые ощущения нахлынули на Анью – дыхание ее прервалось, тело как будто таяло. Она припала к нему с томительным стоном, зарываясь дрожащими пальцами в его густые, угольно черные, ниспадающие на плечи кудри.
Услышав этот стон, полный желания, Ивейн почти потерял рассудок, растворившись в бездонном, ослепительном наслаждении; он еще крепче прижал нежное, стройное тело Аньи к себе. Она выгнулась, забыв обо всем, и тут он внезапно понял, что совершил. Теперь, когда он отведал божественной амброзии ее губ – сладчайшей, всего несколько капель, и оттого еще более драгоценной, – он ощутил свою вину, и ему стало еще больнее оттого, что никогда больше он не сможет, не посмеет прикоснуться к ней.
Ивейн рыком отстранился, оторвался от ее уст, и Анья вскрикнула, ощутив утрату. Она подняла густые, длинные, как стрелы, ресницы, со страстным, почти ощутимым желанием вглядываясь в чарующий свет, сиявший в темно-синей глубине его глаз.
Злясь на себя за ребяческое, безрассудное поведение и на нее за то, что ей так легко удалось сбить его с пути истинного, Ивейн постарался взять себя в руки.
– Иди-ка ты спать, Росинка!
Ивейн назвал ее тем детским шутливым прозвищем, которым когда-то давно называл крохотную, нежную, словно фея, девочку. Такой она и была, и до сих пор еще оставалась, как хотелось бы ему думать.
– Я уже выросла.
Услышав этот стон, полный желания, Ивейн почти потерял рассудок, растворившись в бездонном, ослепительном наслаждении; он еще крепче прижал нежное, стройное тело Аньи к себе. Она выгнулась, забыв обо всем, и тут он внезапно понял, что совершил. Теперь, когда он отведал божественной амброзии ее губ – сладчайшей, всего несколько капель, и оттого еще более драгоценной, – он ощутил свою вину, и ему стало еще больнее оттого, что никогда больше он не сможет, не посмеет прикоснуться к ней.
Ивейн рыком отстранился, оторвался от ее уст, и Анья вскрикнула, ощутив утрату. Она подняла густые, длинные, как стрелы, ресницы, со страстным, почти ощутимым желанием вглядываясь в чарующий свет, сиявший в темно-синей глубине его глаз.
Злясь на себя за ребяческое, безрассудное поведение и на нее за то, что ей так легко удалось сбить его с пути истинного, Ивейн постарался взять себя в руки.
– Иди-ка ты спать, Росинка!
Ивейн назвал ее тем детским шутливым прозвищем, которым когда-то давно называл крохотную, нежную, словно фея, девочку. Такой она и была, и до сих пор еще оставалась, как хотелось бы ему думать.
– Я уже выросла.