Замуж не напасть   ::   Кондрашова Лариса

— Пойми, Зубенко опасен! Он может долго выжидать и ударить, когда ты не ждешь!

— А чего ты разволновался? Если я все придумала, какая это для меня опасность? Ты же не поверил!

— Слишком дико твое обвинение прозвучало! В газете и вправду о таком пишут, но всегда кажется, что тебя-то уж оно никогда не коснется… Боюсь, он потому и позвонил, что не знал: помнишь ли ты его прежние откровения? А раз не стал отрицать, значит, он тебя уже приговорил!

— Руки коротки! А вообще-то не он мне звонил, я ему звонила!

Аристов непритворно стонет:

— Женька! Кому ты объявила войну? У него в корешах половина ментов города!

— И что мне теперь делать? Попросить у него прощения? Мол, извини, что плохо о тебе подумала?

— Женя! Не строй из себя Рэмбо. Поверь, я знаю жизнь немного лучше и мне виднее. Знаешь, поживи пока у мамы, я что-нибудь придумаю.

— Аристов, не вмешивайся! И не надо ничего придумывать. Если, не дай Бог, с тобой что-нибудь случится, я себе этого вовек не прощу!

— Спасибо за заботу. Ты, стало быть, сильнее меня, не боишься сразиться с самим Зубенко. А я, пока суд да дело, отсижусь за твоей спиной?

— А почему ты должен ради меня собой рисковать? Я тебе никто!

Толян идет к выходу и лишь у самой двери спрашивает, не оборачиваясь:

— А я тебе — кто?!



Глава 24

— Что, доченька, трудно тебе? — Мать присаживается рядом и обнимает Евгению.

Ей непривычна ласка Веры Александровны. Раньше она не баловала дочь нежностью. С годами мать стала сентиментальной — теперь все чаще звучат в голосе бывшего «железного завуча» нотки нежности. Хорошо, бабушка внучку без оглядки голубила.

— Имеешь в виду Никиту? — на всякий случай уточняет Евгения; что поделаешь, и к материнской ласке можно привыкать в тридцать шесть лет.

— Имею в виду тебя. Грустная ходишь, вздыхаешь. Кураж потеряла..