JК
Правила боя :: Седов Борис
Страница: 3 из 68Но теперь, слава Аллаху, аль-Модара нестало, пришел новый, молодой, неопытный имам, и с ним еще предстояло найти общий язык.
К вечеру второго дня муфтий уже устал от говорливых турок, настойчиво совавших ему в лицо пухлых слюнявых младенцев с хитрыми глазами, достойных сниматься в любой рекламе детского питания. Однако младенцы должны были свидетельствовать о голоде, который поразил детей и их увешанных золотом матерей и отцов, чьи носы иногда терялись в обилии щек.
«Хлеба!» – многоголосо вопили папаши-турки, потрясая упитанными чадами, подразумевая под хлебом, видимо, говяжью вырезку и мясо белорыбицы, и в глазах их читалось отчаянное желание праздности и изобилия.
Иншаллах! – неоднократно вздыхал в течение дня муфтий Хаким, а, вернувшись в гостиницу, усердно молился, ловя себя на том, что все чаще обращается мыслью не к Великому и Всемогущему, а к юной Фатиме, ждущей его в купленном на общинные деньги особняке на окраине Берлина.
И вот теперь, вместо того, чтобы удалиться в женскую часть квартиры, привычно именуемую гаремом, имам читал обстоятельные служебные записки, присланные городскими службами. Были среди них и просьбы о помощи от вдов, сирот и многодетных матерей, иногда даже иудейского вероисповедания, а также масса других, совсем ему не интересных бумаг, чтение которых было одной из обременительных обязанностей имама Большой Соборной мечети.
К вечеру второго дня муфтий уже устал от говорливых турок, настойчиво совавших ему в лицо пухлых слюнявых младенцев с хитрыми глазами, достойных сниматься в любой рекламе детского питания. Однако младенцы должны были свидетельствовать о голоде, который поразил детей и их увешанных золотом матерей и отцов, чьи носы иногда терялись в обилии щек.
«Хлеба!» – многоголосо вопили папаши-турки, потрясая упитанными чадами, подразумевая под хлебом, видимо, говяжью вырезку и мясо белорыбицы, и в глазах их читалось отчаянное желание праздности и изобилия.
Иншаллах! – неоднократно вздыхал в течение дня муфтий Хаким, а, вернувшись в гостиницу, усердно молился, ловя себя на том, что все чаще обращается мыслью не к Великому и Всемогущему, а к юной Фатиме, ждущей его в купленном на общинные деньги особняке на окраине Берлина.
И вот теперь, вместо того, чтобы удалиться в женскую часть квартиры, привычно именуемую гаремом, имам читал обстоятельные служебные записки, присланные городскими службами. Были среди них и просьбы о помощи от вдов, сирот и многодетных матерей, иногда даже иудейского вероисповедания, а также масса других, совсем ему не интересных бумаг, чтение которых было одной из обременительных обязанностей имама Большой Соборной мечети.