Преисподняя   ::   Гоник Владимир

Итак, роман в полной тайне жил своей отдельной жизнью на обочине моего привычного обыденного существования — вдали от насущной работы и будничных забот. Я писал прозу, сценарии, работал в кино — роман, как терпеливый затворник, ждал своего часа. Иногда я уделял ему какое-то время и вновь удалялся, понукаемый спешкой, неотложными интересами, суетой. Как исправный сиделец, роман неспешно тянул свой срок скрытно от чужих глаз. Иногда работа над ним вообще замирала, слишком безнадёжной казалась затея — заведомо никчёмный труд.

Дыхание цензуры в затылок угадывалось почти во всем, что публиковалось тогда. И потому внутренний редактор властно вторгался в работу каждого, кто думал о публикации. О, этот внутренний редактор, искуситель и душегуб, могильщик многих прекрасных замыслов! Я никогда не писал по заказу или в угоду, потому и хлебал сполна, однако мой внутренний редактор которого я обычно гнал прочь, нашёптывал иногда, взывал к благоразумию; вкрадчивый шёпот беса звучал за спиной у левого плеча, как и положено нечистой силе.

В мои намерения входило написать нечто бесцензурное. В романе я пытался отделаться от внутреннего редактора — прикончить и пуститься в свободный полет. Само собой разумелось, что даже не касайся я запретных подземелий, а выскажи в романе лишь свои воззрения на строй и на идею, меня надолго упекут под замок; покушения на идейное целомудрие карались строго.

Однако расправа стала бы намного строже, проведай власти о моих посягательствах на тайны номенклатуры.