JК
Преисподняя :: Гоник Владимир
Страница: 8 из 428Постепенно отдельные приёмы сложились в определённую систему сбора информации, которую впоследствии я применил для сбора материала о подземельях.
Беседа со специалистом напоминала техничный бой на ринге. Внешне разговор шёл как бы произвольно, на вольные темы, без конкретного интереса, но я скрытно управлял разговором, осторожно приближаясь к интересующей меня теме, готовый мгновенно отступить, и то и дело уклоняясь в стороны, чтобы не фиксировать внимание собеседника на предмете моего интереса.
Чаще всего я общался со стариками, проработавшими под землёй десятки лет. В большинстве своём это были несчастные люди. Отдав силы и здоровье режиму, они ничего не приобрели — как были нищими, так и остались, и прозябали, мыкались, хворали, влачили жалкое существование.
Как правило, все они были убеждены, что это нормально, так и должно быть. Лишь немногие испытывали горечь, смутно угадывая, что их использовали и бросили на произвол судьбы. И только единицы осознавали людоедскую суть режима, который требовал от человека слепой покорности, безоговорочной преданности, а взамен предлагал голые лозунги, бредовые идеи и сулил светлое будущее далёким потомкам.
Старики многое знали и помнили, но молчали, страшились последствий. В то же время им льстило, что кто-то вспомнил о них, проявил интерес. Забытые всеми, коротающие в нищете унылые дни, они тосковали по вниманию, по человеческому слову. Им мучительно хотелось поговорить, но они боялись. Обычно моя задача сводилась к тому, чтобы развеять страх.
Беседа со специалистом напоминала техничный бой на ринге. Внешне разговор шёл как бы произвольно, на вольные темы, без конкретного интереса, но я скрытно управлял разговором, осторожно приближаясь к интересующей меня теме, готовый мгновенно отступить, и то и дело уклоняясь в стороны, чтобы не фиксировать внимание собеседника на предмете моего интереса.
Чаще всего я общался со стариками, проработавшими под землёй десятки лет. В большинстве своём это были несчастные люди. Отдав силы и здоровье режиму, они ничего не приобрели — как были нищими, так и остались, и прозябали, мыкались, хворали, влачили жалкое существование.
Как правило, все они были убеждены, что это нормально, так и должно быть. Лишь немногие испытывали горечь, смутно угадывая, что их использовали и бросили на произвол судьбы. И только единицы осознавали людоедскую суть режима, который требовал от человека слепой покорности, безоговорочной преданности, а взамен предлагал голые лозунги, бредовые идеи и сулил светлое будущее далёким потомкам.
Старики многое знали и помнили, но молчали, страшились последствий. В то же время им льстило, что кто-то вспомнил о них, проявил интерес. Забытые всеми, коротающие в нищете унылые дни, они тосковали по вниманию, по человеческому слову. Им мучительно хотелось поговорить, но они боялись. Обычно моя задача сводилась к тому, чтобы развеять страх.