JК
Бесконечный тупик :: Галковский Дмитрий Евгеньевич
Страница: 30 из 1814Парадоксальность его афоризмов прикрывается или пародийной стилизацией, или юмором, или нарочитой наивностью, а чаще всего антиномичностью, то есть сшибанием лбами двух диаметрально противоположных высказываний. Повторяю, он очень тонок. Не случайно каждый новый афоризм «Уединенного» и «Опавших листьев» печатался на отдельной странице и крупным шрифтом. Это подчеркивало поэтичность его прозы, подталкивало к медленному и вдумчивому чтению. Собственно говоря, все его «листья» суть иероглифы. Их нужно воспринимать не только на слух, но и зрительно. В них нужно всматриваться, отгадывать.
Вот один из таких иероглифов:
"Родила червяшка червяшку.
Червяшка поползала.
Потом умерла…
Вот наша жизнь."
Здесь каждое слово весомо, значимо. «Червяшка». Не библейский «червь» Державина и не серый будничный «червяк», а червяшка, червяшечка родненькая. Жалкая и в то же время такая родная, добрая. И она еще «родила». Опять роднОе, рОдное слово. Теплое и человечное, человеческое. Потом червяшка «поползала». Жизнь человека – это наивное и милое, бытовое «ползание», и ползание именно бесцельное. Ведь червяшка не ползла (куда-то), а просто ползала мало, она только немножечко «поползала». И тут холодная глыба: «Потом умерла». Не сдохла, а умерла. Это не факт, а трагедия. И ведь так хорошо все было: жила-была червяшка, и не просто жила, а она другую червяшку родила – тут жизнь, жизнеутверждение. И вдруг, сразу, – «умерла». И наконец, безнадежное обобщение: «Вот наша жизнь». Но в то же время оно и не безнадежно. Розановская «червяшка» – живая.
Вот один из таких иероглифов:
"Родила червяшка червяшку.
Червяшка поползала.
Потом умерла…
Вот наша жизнь."
Здесь каждое слово весомо, значимо. «Червяшка». Не библейский «червь» Державина и не серый будничный «червяк», а червяшка, червяшечка родненькая. Жалкая и в то же время такая родная, добрая. И она еще «родила». Опять роднОе, рОдное слово. Теплое и человечное, человеческое. Потом червяшка «поползала». Жизнь человека – это наивное и милое, бытовое «ползание», и ползание именно бесцельное. Ведь червяшка не ползла (куда-то), а просто ползала мало, она только немножечко «поползала». И тут холодная глыба: «Потом умерла». Не сдохла, а умерла. Это не факт, а трагедия. И ведь так хорошо все было: жила-была червяшка, и не просто жила, а она другую червяшку родила – тут жизнь, жизнеутверждение. И вдруг, сразу, – «умерла». И наконец, безнадежное обобщение: «Вот наша жизнь». Но в то же время оно и не безнадежно. Розановская «червяшка» – живая.