JК
Бесконечный тупик :: Галковский Дмитрий Евгеньевич
Страница: 308 из 1814Достоевского он терпеть не мог, говорил уклончиво:
"Хорошо, но очень уж длинно и нескромно. Много претензий (135) …"
Чехов, смирный, дисциплинированный, вышколенный – испуганный на всю жизнь – всегда боялся хаоса, безмерности, непонятности. От всего необычного, экстравагантного открещивался Чехов обеими руками.
Один из его знакомых вспоминал:
«В Ницце в пансионе была русская кухарка… В Ниццу она попала случайно: в качестве горничной при купеческой семье, но семья уехала, а она осталась. Вышла замуж за негра, плававшего на каком-то пароходе, и у неё была дочь-мулатка … Это странное сплетение обстоятельств почему-то сильно овладело вниманием Антона Павловича. Впрочем, это было понятно. „В жизни всё просто“, – обыкновенно говорил он, бракуя в литературе всё нарочитое, искусно скомпонованное, эффектное, рассчитанное на то, чтобы удивить читателя. А тут вдруг перед ним жизнь, дающая готовый сюжет для забористого бульварного романа … Иногда за обедом, когда подавали русское блюдо, он сопоставлял, по обыкновению, отрывисто и без всяких объяснений: „русский борщ и мулатка“». Для него это было непереносимо, выглядело как издевательство. И действительно, жизнь над Чеховым надругалась.
Чехов целиком принадлежал XIX веку. Жил в мифе своего столетия, мифе старом, дряхлом, всё чаще дающем опасные сбои. Мир стал расползаться, превращаться в нечто невообразимое и необъяснимое. В 1899 году Чехов послал письмо к брату с просьбой купить пенсне и нарисовал на листке его контуры. Приписал ниже:
«Это дужка моего пенсне.
"Хорошо, но очень уж длинно и нескромно. Много претензий (135) …"
Чехов, смирный, дисциплинированный, вышколенный – испуганный на всю жизнь – всегда боялся хаоса, безмерности, непонятности. От всего необычного, экстравагантного открещивался Чехов обеими руками.
Один из его знакомых вспоминал:
«В Ницце в пансионе была русская кухарка… В Ниццу она попала случайно: в качестве горничной при купеческой семье, но семья уехала, а она осталась. Вышла замуж за негра, плававшего на каком-то пароходе, и у неё была дочь-мулатка … Это странное сплетение обстоятельств почему-то сильно овладело вниманием Антона Павловича. Впрочем, это было понятно. „В жизни всё просто“, – обыкновенно говорил он, бракуя в литературе всё нарочитое, искусно скомпонованное, эффектное, рассчитанное на то, чтобы удивить читателя. А тут вдруг перед ним жизнь, дающая готовый сюжет для забористого бульварного романа … Иногда за обедом, когда подавали русское блюдо, он сопоставлял, по обыкновению, отрывисто и без всяких объяснений: „русский борщ и мулатка“». Для него это было непереносимо, выглядело как издевательство. И действительно, жизнь над Чеховым надругалась.
Чехов целиком принадлежал XIX веку. Жил в мифе своего столетия, мифе старом, дряхлом, всё чаще дающем опасные сбои. Мир стал расползаться, превращаться в нечто невообразимое и необъяснимое. В 1899 году Чехов послал письмо к брату с просьбой купить пенсне и нарисовал на листке его контуры. Приписал ниже:
«Это дужка моего пенсне.