JК
Премьер-министр ( Президент) :: Сименон Жорж
Страница: 152 из 160Ночью будет очень холодно, и, безусловно, постельный режим в течение суток... Вы отдохнете...
С минуту он размышлял над этим резонным доводом и со своей стороны предложил:
- С сегодняшнего вечера, хорошо?
По правде говоря, он был не прочь послушаться Гаффе, но прежде ему было необходимо еще кое-что сделать. И доктор с мадам Бланш, наверное, очень удивились бы, если бы могли прочитать его мысли.
Он торопился поскорей покинуть их всех - Миллеран, Эмиля, Габриэлу, Мари... Он устал. Он сделал все, что мог, и хотел покоя. Если бы это было возможно, он попросил бы их надеть на него чистое белье и уложить в постель, закрыть ставни от тумана на улице, погасить всюду свет, кроме бледного маленького ночника...
И тогда, укрывшись одеялом до подбородка, сосредоточившись в полной тишине, в одиночестве, где спутником ему будет лишь его слабеющий пульс, он уйдет медленно, без сожалений, но немного печальный и, освободившись наконец от стыда и от гордости, быстро покончит все земные счеты.
- Я прошу у вас прощения...
У кого? Это не имело значения, как он понял. Можно не называть имен.
- Я старался делать, что мог, со всей энергией, отпущенной человеку, и со всеми слабостями, ему присущими...
Увидит ли он вокруг себя внимательные лица Ксавье Малата, Филиппа Шаламона, своего отца и многих других, в том числе Эвелины Аршамбо, Марты, начальника станции и маленькой девочки с букетом цветов?
- Я сознаю, в моих поступках было мало хорошего...
Они не поощряли его, не стремились ему помочь.
С минуту он размышлял над этим резонным доводом и со своей стороны предложил:
- С сегодняшнего вечера, хорошо?
По правде говоря, он был не прочь послушаться Гаффе, но прежде ему было необходимо еще кое-что сделать. И доктор с мадам Бланш, наверное, очень удивились бы, если бы могли прочитать его мысли.
Он торопился поскорей покинуть их всех - Миллеран, Эмиля, Габриэлу, Мари... Он устал. Он сделал все, что мог, и хотел покоя. Если бы это было возможно, он попросил бы их надеть на него чистое белье и уложить в постель, закрыть ставни от тумана на улице, погасить всюду свет, кроме бледного маленького ночника...
И тогда, укрывшись одеялом до подбородка, сосредоточившись в полной тишине, в одиночестве, где спутником ему будет лишь его слабеющий пульс, он уйдет медленно, без сожалений, но немного печальный и, освободившись наконец от стыда и от гордости, быстро покончит все земные счеты.
- Я прошу у вас прощения...
У кого? Это не имело значения, как он понял. Можно не называть имен.
- Я старался делать, что мог, со всей энергией, отпущенной человеку, и со всеми слабостями, ему присущими...
Увидит ли он вокруг себя внимательные лица Ксавье Малата, Филиппа Шаламона, своего отца и многих других, в том числе Эвелины Аршамбо, Марты, начальника станции и маленькой девочки с букетом цветов?
- Я сознаю, в моих поступках было мало хорошего...
Они не поощряли его, не стремились ему помочь.