JК
Большая судьба :: Федоров Евгений
Страница: 32 из 569В хозяйстве и в большомделе железо - первая вещь. А кузнец - чародей! Он любой кусок железа превращает во всякую всячину. За это перед ним на заводе и в селе каждый шапку ломает...
Он вспомнил песню русского ковача и, не утерпев, спел ее. Кадеты молча переглянулись и сидели не шелохнувшись. Только белобрысый пруссак Гразгор недовольно нахмурился и сказал Аносову:
- Это нехороший мужицкий песня. В благородном обществе ее надо изгонять...
В тот же день о песне стало известно помощнику командира по воспитательной части Остермайеру. Кто донес ему? Все в один голос говорили, что это сделал Гразгор. Воспитатель вызвал Аносова к себе в кабинет. Уселся, по обыкновению, в кресло и холодными рыбьими глазами долго молча разглядывал кадета. Мальчику стало не по себе. Безотчетный, невольный страх охватывал его по мере того как длилось это гнетущее безмолвие. Наконец Остермайер заговорил вкрадчивым лисьим голосом:
- Это вы пели неположенный песенка, мой милый?
- Я пел песню русского ковача! - глядя прямо в льдистые серые глаза немца, признался Аносов.
- Ох, как это нехорошо, - мужичья песня! - кисло морщась, перебил воспитатель.
- Песня эта народная! - с достоинством поправил Павел.
- Вы глюпый мальчик, ничего не понимайте. Это недопустимая песня. Потому что вы глюпый и плёхо разумеете, я не буду сечь розгой, буду только разъяснять, что значит эта песня... В другой раз за такие слова я уволю вас из корпуса...
Он вспомнил песню русского ковача и, не утерпев, спел ее. Кадеты молча переглянулись и сидели не шелохнувшись. Только белобрысый пруссак Гразгор недовольно нахмурился и сказал Аносову:
- Это нехороший мужицкий песня. В благородном обществе ее надо изгонять...
В тот же день о песне стало известно помощнику командира по воспитательной части Остермайеру. Кто донес ему? Все в один голос говорили, что это сделал Гразгор. Воспитатель вызвал Аносова к себе в кабинет. Уселся, по обыкновению, в кресло и холодными рыбьими глазами долго молча разглядывал кадета. Мальчику стало не по себе. Безотчетный, невольный страх охватывал его по мере того как длилось это гнетущее безмолвие. Наконец Остермайер заговорил вкрадчивым лисьим голосом:
- Это вы пели неположенный песенка, мой милый?
- Я пел песню русского ковача! - глядя прямо в льдистые серые глаза немца, признался Аносов.
- Ох, как это нехорошо, - мужичья песня! - кисло морщась, перебил воспитатель.
- Песня эта народная! - с достоинством поправил Павел.
- Вы глюпый мальчик, ничего не понимайте. Это недопустимая песня. Потому что вы глюпый и плёхо разумеете, я не буду сечь розгой, буду только разъяснять, что значит эта песня... В другой раз за такие слова я уволю вас из корпуса...