Черная Ганьча   ::   Рудов Вениамин Семенович

Шерстнев скользнул взглядом по папиросам, достал мятую, полупустую пачку "Памира":

- Ефрейторский горлодер слаще.

И снова лейтенант его удивил.

- Верно, - согласился. - Я, правда, люблю "Приму". А папиросы взял в станционном буфете, моих не было. - Затянулся дымом подряд пару раз, скосил глаза влево. - Шинель своя?

- А чья ж! На мне - значит, моя.

- Новая, еще не обмялась.

"Глазастый Боречка! Заметил новую шинельку. Только здесь ты ошибся, красавчик, - шинельку-то выдали мне взамен старой, сожженной не по моей вине в леспромхозе, когда тралевали кругляк... Хотел бы на твою поглядеть через полгода, граница ее подутюжит и тебя самого просолит".

Возможно, не спроси лейтенант о шинели, Шерстнев перестал бы юродствовать, скоротал бы недолгий путь до заставы за разговором с новым начальником; да вот ожесточился, захлестнула обида - не успел сказать ни "здравствуй", ни "до свидания", а уже заподозрил, что поменялся шинелью с первогодком. Вот как обидел, красавчик.

А Синилов и впрямь был хорош собой. Широкоплечий, высокий, со спокойным взглядом небольших серых глаз и открытым бледноватым лицом, он, должно быть, редко выходил из себя. Улыбчивый, сидел, глядя вперед на дорогу, изъезженную санями до нестерпимого блеска, и озирался по сторонам на высокие сосны вдоль большака.

Погода вопреки ожиданиям стояла отличная. Светило солнце. С вечера недолго валил мокрый снег, но вскоре ветер разогнал тучи. Ночью слегка подморозило, и машина взялась слоем инея.