Горький хлеб (Часть 5)   ::   Замыслов Валерий Александрович

И к самому царю теперь не пробиться: он все по хоромам да святым обителям ходит, совсем затворником стал. Одна надежда на боярина Бориса. Родовитых он зело недолюбливает.

- Ты бы потише, Григорий Федорович. Остерегись, вон как целовальник глазами зыркает, - вымолвил Пашков, понизив голос.

- Нету мочи, Истома. Горит все в душе. Ведь, когда татарин на Москву пойдет, мы его грудью встречать будем. На дворянстве Русь держится. Отчего царь о нас забывает и плохо печется?

- На днях смоленские и тверские дворяне челобитную государю подали. В грамоте той просили царя, чтобы заповедные лета навсегда закрепить, сказал Прокофий Ляпунов.

- Без того нам не жить. Мужик должен вечно и потомственно к нашим землям приписан. Вечно и потомственно! - громко повторил Григорий Сумбулов, ударив кулаком по столу.

Друзья согласно закивали головами.

За соседним столом слышно было, как переругивались двое дворян:

- Ты в моих озерах рыбу ловишь! На святого Иова-горошника твоих воровских людишек мои крестьяне поймали. Это што? - кричал дородный, ушастый дворянин, язвительно посматривая на соседа.

- Сам ты вор! - отвечал второй, маленький и розовощекий помещик. Лесок у меня под боком тащишь и хоромишки свои достраиваешь!

- Это поклеп! Врешь, пес пучеглазый! - взвизгнул ушастый, брызгая слюной.

- Ты сам пес! - выкрикнул розовощекий и дернул соседа за бороду.

- А-а-а! - больно взвыл ушастый и, поднявшись на ноги, выхватил из-за пояса пистоль.