- Еще бы! - Он перекрестился; и так же, какбог, приказал мне покаяться. - Отлично, покаяние никогда не мешает. Но о том, что тебе привиделось или, скорее, послышалось, что он сказал? - Он сказал: это указание свыше, чудо, и нужно подумать о спасении государства. Поэтому нынче утром я... - Что ты сделал нынче утром, сын мой? - Я дал сто тысяч ливров иезуитам. - Великолепно! - И я исполосовал ударами дисциплины свою кожу и кожу моих молодых любимцев. - Прекрасно! И это все? - Как это все? А ты сам что думаешь, Шико? Я не к шуту обращаюсь, а к человеку разумному, к другу. - Ах, государь, - серьезно сказал Шико, - сдается мне, у вашего величества был кошмар. - Ты так думаешь? - Все это привиделось вашему величеству во сне, и сон не повторится, если ваше величество не будет забивать себе голову разными мыслями. - Сон? - сказал Генрих, с сомнением качая головой. - Нет, нет. Я уже не спал, отвечаю тебе за это, Шико. - Ты спал, Генрих. - Ничуть, глаза у меня были широко открыты, - Случается, и я сплю с открытыми глазами. - Но я этими глазами видел, а так не бывает, когда в самом деле спишь. - Ну и что же ты видел? - Я видел лунный свет на оконных стеклах и зловещий блеск аметиста на рукоятке моей шпаги, на том самом месте, где ты сейчас сидишь, Шико. - А светильник, что с ним стало? - Он погас. - Сон, любезный мой сын, чистейший сон.