Изгнание из рая   ::   Загребельный Павел

- Да он тут у вас метеорно! Промелькнул - и нет. Несерьезный человек. Но запомнил. Все там, говорит, самое передовое и показательное. Только, говорит, ощущается нехватка чего-то, а чего именно, говорит, не пойму.

Гриша слушал и не слушал, потому что в голове у него вертелось только одно: "Пшонь или не Пшонь? Еще одно заявление или не заявление?"

- Послушайте, - неожиданно прервал он пришельца, - вы тут что-то говорили о козьей замше...

- Про ирху?

- Вот-вот... Может, вы относительно козьей фермы?

- Козьей фермы? Не интересуюсь. У меня сферы намного выше. Благороднее. Вот я вас спрошу. Каким должно быть искусство?

- Искусство?

Переход от коз к искусству был таким неожиданным, что Гриша растерялся.

- Вот именно: искусство! - торжествовал Шпинь-Пшонь. - Не можете сказать? И не требую. Никто так сгоряча не скажет. А я скажу. Искусство должно быть чистым. Никаких примесей! Чистым и гордым. Это вам говорю я!

В дверь заглянул дядька Обелиск, и Гриша, даже не извинившись перед своим незваным гостем, выскочил к исполнителю.

- Ну что? Были? - шепотом спросил он.

- Был, - переминаясь в тесных туфлях, которые обувал только в сельсовете, бегая по селу босиком, сказал дядька Обелиск.

- И что? Пшонь где, в школе?

- А где же ему быть? Спит под телевизором, хоть ты над ним обелиск водружай.

- Спит? В самом деле? Вы сами видели?

- Да сам же.

- И вы убеждены, что это он?

- Видел, как вот вас.

- Пшоня?

- Да Пшоня же.