Я, Богдан (Исповедь во славе)   ::   Загребельный Павел

Снова и снова ставил я перед собой Захарка, допытывался, кричал на него, топал ногами, набрасывался с кулаками, готов был велеть, чтобы взяли его на казацкую муку раскаленным железом, а потом смягчался, плакал вместе с ним и не хотел верить его слезам и его отчаянию. Что же там случилось в Чигирине, и как, и почему?

Прогонял Захарка, прогонял Демка, который что-то торочил мне, чтобы перехватить Калиновского на подходе к королю, прогонял всех, не хотел ни видеть, ни слышать никого!

Привидения окружали меня со всех сторон, черные птицы смерти терзали мою душу, мне хотелось умереть, однако тело продолжало жить для страданий в ожидании страданий еще больших. Остро ощущал лишь свое лицо. Вот оно утончается, становится прозрачным, будто у святого (а может, юродивого?), и глаза светятся неземным блеском старости или святости. Блаженны миротворцы... Я не хотел быть блаженным! Не той мерой мне отмерено, чтобы быть блаженным! Сверкал глазами, хотел испепелить весь мир, а потом мой взгляд застыл и окаменел словно бы навеки. Окаменелые глаза. Пыль земная на стопах, и песок на устах, и прикосновения холодных вод небесных и земных на лице и на всем теле, и ветер в глазах, и запах трав и молодых листьев, и шум деревьев, и крик птиц - все в тебе и с тобою, а тебя уже нет. Я захлебываюсь в грязище, она подступает к губам, заливает горло, наполняет всего, я становлюсь землею, возвращаюсь в землю, затвердеваю, уплотняюсь, окаменеваю - ни корчей, ни содрогания.

Но нет, я не умер, я еще живой, однако кто-то хочет моей смерти, кто-то ждет ее нетерпеливо, упорно, тупо.