Я, Богдан (Исповедь во славе)   ::   Загребельный Павел

Если истину не всегда можно защитить, то всегда есть возможность за нее умереть. Часто я спасался в словах и в посланиях к владыкам этого мира, и в гетманских универсалах, и в речах, обращенных к людям. Не услышаны будете в многоглаголании. Как сказано когда-то: aliud in ore, aliud in corde - одно на словах, другое - в сердце. Теперь могу утешиться, потому что слово и сердце слились в моем умирании.

Завистники грызутся возле моего смертного ложа. Ходят по помосту, большие, возмутительно здоровые, равнодушные, стучат-гремят, как кобылья голова в сказке. Какая суета! Я умираю, а где-то в соседней светлице играют в подкидного. "Твой ход, Иван! Чем ты кроешь? Черви козырь! Не выставляй карт: у тебя ведь одни карасики! Не буду дивиться, нехай козырится!" Игра в подкидного дурачка. Всю жизнь - в подкидного. Накидывают, обкидывают, закидывают. Паскаль сказал: человек играет в карты, чтобы не оставаться наедине с самим собой. А они играют, чтобы показать мне, какие живые. Заглядывают в мой покой. Смотрят, как умираю, не умер ли еще. Всегда любили смотреть, как страдает плоть, потому что страдания души для них недоступны и неведомы. Только смерть знает все. Теперь я могу судить о своих преемниках, вижу их нагими перед судом вечности, жалкими и бездарными. Система, созданная таким трудом, будет управляться ничтожествами. Кому передать власть? И как ее передавать, когда сам получил из рук всего народа? Властелины смертны, но добро общества бессмертно, как молвил Тацит в "Анналах": "Principes mortales, rem publicam aeternam esse".