Как я знал М Л Магницкого   ::   Лажечников Иван Иванович

Раз я как-то заболел и послал к нему вместо себя своего помощника, надзирателя, служившего и соглядатаем за моими действиями, с ежедневною рапортичкой. Взбешенный, что не я сам пришел, и не разбирая причины, по которой я не мог прийти, он приказал моему помощнику сказать мне, что он плюет на мои рапортички. Этого я не мог вынести; хотя больной, я оделся, отправился к нему и расквитался с ним по правилам Ветхого завета... после чего ему так не поздоровилось, что он был вынужден прибегнуть к усиленному приему опиума. Через месяц, два, он пошел к праотцам своим.

Уже до меня в университете была ломка всему, что в нем прежде существовало. Начальники, профессоры, студенты, все подчинялось строгой клерикальной дисциплине. Науки отодвинулись на задний план. Гонение на философию доходило до смешного фанатизма, если фанатизм, в чем бы он ни проявлялся, может быть когда-либо смешон. Например, во всех аудиториях на кафедрах вычеканен был золотыми буквами текст, приноровленный против этого злохудожественного учения. Руководства немецких ученых, как растлевающие душу, были изгнаны из университетских курсов; преподавание многих учебных предметов, основываясь на богословских началах, как будто готовило студентов в духовное звание. Профессор русской литературы читал большею частию духовное красноречие; образцом слога, по предложению попечителя, служили некоторое время Четьи-Минеи. Имена Карамзина, Батюшкова, Жуковского, Пушкина не смели произносить на лекциях. За то, что профессор всеобщей истории строго придерживался подобных начал и читал ее по Боссюэту, он прозван был русским Боссюэтом.