Корабли Санди   ::   Мухина-Петринская Валентина Михайловна

Эти слабые плечи готовы были всегда принять тяжелый груз чужого горя. Впрочем, для Виктории не существовало слова "чужой".

- Видите ли, он уж такой... Наверно, не может быть иным? - продолжала Виктория Александровна.- А вы... простите, отец, вы делились с семьей своими чувствами и мыслями?

Профессор смутился:

- Я? Нет. Пожалуй, нет... Но это совсем другое.

- Отчего же другое?

Николай Иванович посмотрел на Санди, но как-то рассеянно.

- Сначала... в первые годы брака я рассказывал жене обо всем. Но она никогда не понимала меня. На все, что я ей говорил, была реакция как раз обратная той, которую бы я хотел вызвать. Когда я был возмущен, огорчен или унижен, она только пожимала плечами: "А как же иначе? Ничего здесь нет унизительного для ученого". Когда я жаждал сочувствия, она радовалась. Если я радовался, она беспокоилась и огорчалась. Разговоры по душам кончались ссорой. А потом отчуждение и взаимная неприязнь. Когда я стал академиком, гм, да... она прекратила всякие споры. Берегла мой покой. Но я по глазам ее видел, что она думает, и все равно раздражался. И я стал молчать. Собственно, мы молчали годами. Да.

- И в этом молчании Андрюша вырос,- просто, без укора заметила Виктория Александровна.

- Вы думаете поэтому? Он родился таким. Мальчиком был угрюм, флегматичен, замкнут. Я поражаюсь, как он выбрал профессию летчика. Это меня очень, помню, изумило.

- На работе он не флегматичен,- возразила Виктория.