Был он вежлив, отвечал на поверхностные, светскиевопросы и охотно познакомил газетчика с друзьями, которые там были и остались после его ухода.
— Что ж, — сказал один из них, — плохой человек пошел смотреть плохую пьесу с другими плохими людьми.
— Да, — проворчал другой, покрупнее, стоявший перед камином, — а хуже всех — автор, мадам Праг. Вероятно, она сама называет себя авторессой. Культура у нее есть, образования — нет.
— Он всегда ходит на премьеру, — сказал третий. — Наверное, думает, что ею все и ограничится.
— Какая это пьеса? — негромко спросил журналист. Он был учтив, невысок, а профиль его казался четким, как у сокола.
— «Обнаженные души», — ответил первый и хмыкнул. — Переделка для сцены прославленного романа «Пан и его свирель». Сама жизнь.
— Смело, свежо, зовет к природе, — прибавил человек у камина. — Вечно я слышу про эту свирель!..
— Понимаете, — сказал второй, — мадам Праг такая современная, что хочет вернуться к Пану. Она не слышала, что он умер.
— Умер! — не без злости сказал высокий. — Да он воняет на всю улицу!
Четверо друзей графа де Марийяка очень удивили журналиста. Дружили они и между собой, это было видно; но такие люди, в сущности, не могли бы и познакомиться. Сам Марийяк его не удивил — разве что оказался беспокойней и встрепанней, чем на красивых портретах, но это можно было объяснить тем, что он постарел, да и устал за день.