Страница:
38 из 50
Двинулся было к Фрицу, но как раз в это время в девичьей, где жили Луша и кухарка, очень степенная, чрезвычайно толстая, пахнущая топленым жиром баба Пелагея, Месяц услышал визг и крики. И когда, держа газету в руках, он подошел к девичьей и заглянул в двери, - первое, что он увидел, были освещенные сбоку стенной лампочкой голые белые ноги Луши. Никогда раньше не видел высоко обнаженных голых женских ног Месяц: это были первые, ошеломляющие. Она стояла согнувшись, боком к двери, и отталкивала от себя Лерика, визжа, а Лерик, задирая ей юбку, кричал:
- Что ты там прячешь - покажи!.. Да что ты там прячешь, Лушка, дрянь, покажи!.. Покажи, а то укушу!
И, бросив газету, ошеломленный Марк Игнатьич, сам смутно сознавая, зачем, - точно совершилось непоправимое, - схватил Лерика за голову (горячие уши пришлись как раз под самыми ладонями) и потащил в зал, вне себя повторяя:
- Ты что же это такое, а?.. Ты что же это, гадина, а? Ты как это смеешь?
Лерик, брыкаясь, бил его ногами, исступленно визжа, а он все тащил его мимо рояля в чехле, и важных кресел, и дедовских портретов, как можно дальше от этих страшных голых Лушиных ног, и все в нем дрожало.
Но он не успел еще всего рассказать Фрицу и не успел прийти в себя, когда приехала Софья Петровна с Марочкой из гостей.
И только открылась дверь перед ними, как к матери бросился Лерик:
- Мама, меня Марк Игнатьич за уши!.. Меня - за уши!.. За уши.
И тогда произошло что-то нелепое.
|< Пред. 36 37 38 39 40 След. >|