Миры и столкновенья Осипа Мандельштама   ::   Амелин Григорий

Собирание и соединение этих рассеянных фрагментов истины в одно знание – дело исключительно случая, потому что необходимо, чтобы были все фрагменты и чтобы они сложились единственно правильным образом. Не только Мандельштам, но и Пастернак, говоря “и чем случайней – тем вернее”, понимает это. Но случай противостоит здесь не закономерности, а… другому случаю. Случаю, оплодотворенному мыслью. Малларме: “…Когда на карту поставлен случай, именно он является свершителем собственной Идеи, он сам утверждает себя или отрицает”. Сама истина конкретна и дискретна, она прерывает бесконечную цепь обоснования, потому что не отсылает к чему-то вне себя. Произведение говорит только о себе самом. Мы имеем дело с самообосновывающейся и бесконечной реальностью. Но сначала ты должен поставить этот случай на карту!

Каждый последующий ход поэтической мысли невыводим ни из предшествующего ему, ни из нашего описания чего бы то ни было. Очень точное ощущение этого в дневниковой записи Франца Кафки: “Когда я после некоторого перерыва начинаю писать, я словно вытягиваю каждое слово из пустоты. Заполучу одно слово – только одно оно и есть у меня, и опять все надо начинать сначала”. Между ходами зазор, в котором подвешивается мир в топосе мысли. В зощенковском рассказе “Баня” есть такой эпизод: “Выдают на номер белье. Гляжу – все мое, штаны не мои. “ Граждане, – говорю. – На моих тут дырка была. А на этих эвон где” . А банщик говорит: “ Мы, говорит, за дырками не приставлены. Не в театре, говорит” ”. С точки зрения Зощенко, которого Мандельштам как-то ветхозаветно-восторженно ценил, – он безусловно за дырками приставлен.