JК
Мятеж :: Фурманов Дмитрий Андреевич
Страница: 2 из 470)
Глухая, забаюканная, ленивая тишь. По улицам в мертвом городе мертвый покой. А в каменном доме - за широкими столами, у карт стенных, у столиков, где стрекочут неугомонные морзе, в глухой шифровалке таинственные имена: Иргаш, Мадамин, Хал-Хаджа, Курширмат...
От разбойников нет покоя многострадальной Фергане. И в другом краю, на далеком Семиреченском фронте, где под Копалом сдалась белая армия, грозные, ядреные остатки битой армии с Анненковым, со Щербаковым скачут в Китай... Им надо отрезать путь, нагнать, уничтожить, убить последнюю возможность возврата тяжелой боевой страды. Не замирающая ни на миг, тревожная забота мечется по холодным высоким комнатам ревсовета, и нет здесь доступа золотым лучам туркестанского солнца. И люди здесь иные, - не те, что в сонной дремоте бродят тенями с аллеи на аллею: перехвачены ремнями тугие корпуса, оттянуты револьверами кожаные куртки, строги суровые желтые лица, кратки и четки холодные речи. И встретив на воле долгим изумленным взглядом провожают их цветные халаты, лениво пережевывая пряный кишмиш.
Мы сегодня целый день, как волчки, вкруг ревсовета. Мы завтра ранним утром покидаем Ташкент. Уезжаем в Семиречье, в Верный. На заманчивую неведомую работу. Неизменный Василь Василич прихлопывает нам оранжевой печатью семимильные мандаты. Я на свой улыбнулся не раз: тут целая программа в сто параграфов, устав, весь мой символ веры.
Глухая, забаюканная, ленивая тишь. По улицам в мертвом городе мертвый покой. А в каменном доме - за широкими столами, у карт стенных, у столиков, где стрекочут неугомонные морзе, в глухой шифровалке таинственные имена: Иргаш, Мадамин, Хал-Хаджа, Курширмат...
От разбойников нет покоя многострадальной Фергане. И в другом краю, на далеком Семиреченском фронте, где под Копалом сдалась белая армия, грозные, ядреные остатки битой армии с Анненковым, со Щербаковым скачут в Китай... Им надо отрезать путь, нагнать, уничтожить, убить последнюю возможность возврата тяжелой боевой страды. Не замирающая ни на миг, тревожная забота мечется по холодным высоким комнатам ревсовета, и нет здесь доступа золотым лучам туркестанского солнца. И люди здесь иные, - не те, что в сонной дремоте бродят тенями с аллеи на аллею: перехвачены ремнями тугие корпуса, оттянуты револьверами кожаные куртки, строги суровые желтые лица, кратки и четки холодные речи. И встретив на воле долгим изумленным взглядом провожают их цветные халаты, лениво пережевывая пряный кишмиш.
Мы сегодня целый день, как волчки, вкруг ревсовета. Мы завтра ранним утром покидаем Ташкент. Уезжаем в Семиречье, в Верный. На заманчивую неведомую работу. Неизменный Василь Василич прихлопывает нам оранжевой печатью семимильные мандаты. Я на свой улыбнулся не раз: тут целая программа в сто параграфов, устав, весь мой символ веры.