Мысли и сердце   ::   Амосов Николай Михайлович

— Ирина Николаевна, может быть,дорасскажете?

Махнула рукой. Очень выразительны могут быть жесты. Голос с надрывом, как у хорошей артистки.

— Нечего досказывать.

Подождала и решила все-таки продолжать.

— Недолго мы были счастливы. Если это можно назвать счастьем. Краденое счастье — вы понимаете?

Ассоциации. Воспоминания. Понимаю.

— Я не могла за ним угнаться, хотя старалась, читала. Стала замечать, что он молчит и думает о другом. Я ведь люблю поговорить. Но иногда внезапно остановлюсь и вижу — не то. Смотрит куда-то в пространство. Моментально заметит — и снова ласковый, внимательный. Но я все понимаю. Думаю — «уходит». Знаете, во сне так бывает — кто-то бесконечно дорогой удаляется, начинает таять, а ты бежишь и руки протягиваешь, кричишь. Ушел! Падаешь в изнеможении, с плачем и... просыпаешься. Потом долго ходишь под впечатлением сна. Вот так и я сейчас. Только уж не проснусь.

Вздохнула.

Я молчу. Что скажу? Не выработалась у меня профессиональная привычка утешать убитых горем родственников. Мне их очень жаль, но слова я нахожу с трудом. А она продолжает:

— Собственно, это конец истории. Он совпал с его болезнью или с ухудшением, как вы говорите. Но дело, по-моему, не в том.

Я вспомнил письмо Саши, разговоры с ним, трактовку любви.

— Вы ошибаетесь. Это могло иметь прямое отношение к его здоровью. Я не верю в идеальную любовь у взрослых людей.

Про себя: «Он просто не мог. Отсюда — мысли о неполноценности. Стремление отдалиться.