Мысли и сердце   ::   Амосов Николай Михайлович

Никак не могли справиться. Другие все ничего. Я оперировал девять, Мария Васильевна — шесть.

— И все?

Даже лучше, чем при мне. Даже отлично!

— Нет, еще больной, рак легкого. Эмболия легочной артерии. Шестидесяти пяти лет, на седьмой день.

— Что же вы, профилактику не проводили, что ли?

— Все делали, свертываемость снижали как нужно. Смотрели.

— Ну ладно. Я еще историю болезни посмотрю. (Контроль. Нельзя иначе.) Как дела с клапанами?

— Со старыми — плохо. Сашу положили.

— Что же вы сразу не сказали?

— Да не успели. Не хотели вас расстраивать. Они не хотели! Как будто спасешься этим.

— Тяжелый?

— Сейчас уже ничего, отошел немного. А был плох.

Молчу. Сразу стало темнее. Хотя ничего неожиданного. Когда уезжал, он уже был нехорош. Но все-таки держался, как будто стабилизировалось. Не верилось. Никуда не денешься. Вспомни клапан умершего Козанюка. Все створки жесткие, пропитались кальцием. И у Саши, наверное, такие, и у Симы.

— А как Лена? Заулыбались оба.

— Лена хорошо. Уже ходит.

Молодец девочка. И я все-таки тоже молодец. Перешил клапан. Трудно было — оперировали шесть часов. Нужно бы раньше делать. Теперь Сашу необходимо оперировать. Но он тяжелее.

— Что пишет Сима? Мария, ты в курсе?

— Плоха совсем. Отец приезжал, плакал. Предлагала положить — не захотел. Пусть, говорит, лучше дома умирает.

— Я это знал, когда она выписывалась. Потеряли веру в нас. И правильно.

Так стыдно, так стыдно.