Пусть умирают дураки   ::   Пьюзо Марио

— Я не могу осуждать ее. Она сойдет с ума, если каждый вечер будет сидеть дома. И у нее не было денег на няньку. Я должен был либо развязаться с ней, либо убить ее, одно из двух.

Я ничего не говорил, а лишь смотрел на него, а он на меня. Было видно, что он унижен от того, что приходится рассказывать о таких вещах постороннему, причем белому. А потом я понял, что я — единственный, перед кем он может обнаружить свой позор. Потому что я был не в счет и потому, что Валли погасила пламя, опалявшее его дочь.

— Она чуть не убила себя той ночью, — сказал я.

Он снова разрыдался.

— Она так любит своих детей, — сказал он. — То, что она оставила их одних, ничего не значит. Она всех их любит. И она не сможет себе этого простить, вот чего я боюсь. Эта женщина сопьется и умрет, она опускается, друг. Я не знаю, что я могу для нее сделать.

Я ничего не мог сказать на это. В глубине сознания я думал, что пропал день работы, что мне не вернуться к своим записям. Я предложил ему поесть. Он допил виски и поднялся, чтобы уходить. Снова это стыдливое и униженное выражение на лице, когда он благодарил меня и мою жену за то, что мы сделали для его дочери. Потом он ушел.

Когда Валли с детьми вернулась вечером домой, я рассказал ей, что произошло, и она пошла в спальню и проплакала, пока я готовил детям ужин. А я думал о том, что осудил человека прежде, чем встретился с ним или что-то о нем узнал.