Петербургские трущобы (Том 2)   ::   Крестовский Всеволод Владимирович

Пошел Хмелинушка куда глаза глядят, а навстречу ему Горе идет, на клюку опираючись, над Хмелиною насмехаючись. Само Горе лыком подпоясано, а ноги мочалами изопутаны. Испужался Хмелина Горя безобразного, да в темные леса от него поскорей! Глядит - а Горе прежде его в темный лес зашло, навстречу идет да поклон отдает. Пуще того испужался Хмелинушка, бежать ударился, да и прибег в почестный пир христианский: нет места во пиру Хмелинушке, потому - Горе раньше зашло, да на его место уселось. Тут Хмелинушка от Горя - во царев кабак, а Горе встречает, уж и водку-пиво тащит, да востер булатный нож подает. Подружился Хмелинушка с Горем, брательски с ним побратался, и говорит ему Горе великое: "Дам тебе я, доброму молодцу, путь пространный, дорогу широкую, дам тебе я хоромину крепкую да теплую, дам тебе я хлеб да одежду богатую. Дорога моя Володимирка, хоромина - сибирский острог, а хлеб да одежина - казенныи, не простые казенныи, а клейменыи, арестантскии".

- Это ровно, как в нашей тетраде списано, - заметил на это один арестантик из грамотных: - там тоже эдак про горе говорится:

Горе плачет и смеется,

Горе вьется вертеном,

Как осина горе гнется,

Горе ходит с топором.

- Что брат, хороша песня? - подмигнул Гречка одному арестанту, который третий месяц содержался в тюрьме по делу, грозящему неминучей каторгой.

- Одно слово - арестантская, - пробурчал вопрошаемый.

- А сказка? тоже, поди-ко, недурна?..

- Ништо себе, живет...