Рагу из любимого дядюшки   ::   Александрова Наталья

Дуся послушно направилась к плите, а ее мать поправила очки, еще раз внимательно оглядела меня и снова заговорила:

— И зовут тебя, как ее, — Соней… А меня теперь все бабой Катей кличут, и нас на весь поселок двое осталось, кто те времена помнит, — я да Маша Спиридонова…

— Баба Маша тоже плоха, — подала реплику Дуся, — не видит, почитай, ничего… Внучка летом приезжала, хотела в город ее забрать, а баба Маша заупрямилась — здесь, говорит, помру…

Старушка покивала головой, как бы поддерживая мнение ровесницы, и сказала:

— Да уж, с коровой возни много, куда ее теперь заводить…

Я хотела уже извиниться и уйти, но баба Катя, еще немного помолчав, продолжила:

— Она ведь, Софья-то, не из простых… Ее сюда в восемнадцатом году нянька привезла, Параша. Соня девчонкой была, семья у нее вся погибла, а у Параши здесь домик остался. Я-то тогда грудная была, мне мамаша после рассказывала, а потом уж мы с ней встречались часто. Только она, Софья-то, не очень сходчива была, одно слово — не из простых…

Старушка снова замолчала, но теперь мне стало интересно, и я не торопила ее, боясь прервать ненадежную нить воспоминаний. Дуся тем временем разложила картошку по желтоватым выщербленным тарелкам с клеймом «Общепит» и позвала нас к столу. На этот раз баба Катя вполне хорошо все расслышала и передвинулась к столу вместе со своим неустойчивым стулом. Вооружившись вилкой, принялась за еду, время от времени поправляя очки и взглядывая на меня чуть искоса, как птица. Ела она без аппетита и без интереса, и хотя, казалось, довольно быстро, на тарелке у нее почти не убывало.

Через какое-то время она заметно утомилась от еды, хотя едва склевала одну картофелину. Откинувшись на спинку стула, она перевела дыхание, на мгновение устало прикрыла глаза и продолжила, к моему удивлению, не утратив нить разговора:

— А хоть и не сходчива, однако с кем-то сошлась… родила мальчика, никто и не знал, от кого.