JК
Райский сад дьявола :: Вайнер Аркадий
Страница: 5 из 115Песню даже придумали популярную: «Э-ге-гей, привычны руки к топорам!…»
Смешно — гранитная плита на паркете, золотые письмена на ней, последнее упоминание о старательных министрах — железных дровосеках. Какое пафосное надгробие, какой величавый памятник людям, у которых нет могилы, нет праха, чьи имена прокляты.
Ягода (Ягуда) Генрих Григорьевич.
Ежов Николай Иванович.
Берия Лаврентий Павлович.
Его партии пришлось одернуть, строго покритиковать и, мягко намекнув на некоторые заблуждения, тоже — извините! — расстрелять. После Берии министров больше не казнили. Конечно, в тюрьму — при некоторых нарушениях — это запросто!
Или если решил сам на себя руки наложить, с перепугу там или от угрызений совести — пожалуйста! Вольному — воля, спасенному — не скажу чего…
Короче, у меня, веселого, жизнерадостного лейтенантика-идиотика, принимал присягу уже великий министр — Николай Анисимович Щелоков. Он просидел на своем месте шестнадцать с половиной лет — почти столько же, сколько потом довелось всем вместе его одиннадцати преемникам и местоблюстителям.
Всю эту недобрую дюжину дюжих крутых мужиков я видел в разных обстоятельствах и ситуациях, я слышал и слушался их, я выполнял их государственные приказы и личные указания, они поощряли меня или давали строгий укорот, они вершили мою судьбу, указывая мне, где и каким образом я должен укреплять правопорядок в стране. И за ее пределами.
И я укреплял.
Наверное, у меня мания величия, но я утверждаю, что двенадцать министерских карьер вместились в мою куцую и неубедительную служебную биографию.
Смешно — гранитная плита на паркете, золотые письмена на ней, последнее упоминание о старательных министрах — железных дровосеках. Какое пафосное надгробие, какой величавый памятник людям, у которых нет могилы, нет праха, чьи имена прокляты.
Ягода (Ягуда) Генрих Григорьевич.
Ежов Николай Иванович.
Берия Лаврентий Павлович.
Его партии пришлось одернуть, строго покритиковать и, мягко намекнув на некоторые заблуждения, тоже — извините! — расстрелять. После Берии министров больше не казнили. Конечно, в тюрьму — при некоторых нарушениях — это запросто!
Или если решил сам на себя руки наложить, с перепугу там или от угрызений совести — пожалуйста! Вольному — воля, спасенному — не скажу чего…
Короче, у меня, веселого, жизнерадостного лейтенантика-идиотика, принимал присягу уже великий министр — Николай Анисимович Щелоков. Он просидел на своем месте шестнадцать с половиной лет — почти столько же, сколько потом довелось всем вместе его одиннадцати преемникам и местоблюстителям.
Всю эту недобрую дюжину дюжих крутых мужиков я видел в разных обстоятельствах и ситуациях, я слышал и слушался их, я выполнял их государственные приказы и личные указания, они поощряли меня или давали строгий укорот, они вершили мою судьбу, указывая мне, где и каким образом я должен укреплять правопорядок в стране. И за ее пределами.
И я укреплял.
Наверное, у меня мания величия, но я утверждаю, что двенадцать министерских карьер вместились в мою куцую и неубедительную служебную биографию.