JК
Расплата за ложь :: Черненок Михаил
Страница: 4 из 14Ты что это, милый, заинтересовался Клавочкой?
– В Веселой Гриве райповский магазин, где она работает продавцом, обворовали.
– Странно… Клава всегда брезгливо морщилась при разговоре о деревенской жизни, хотя родилась и выросла здесь. Какая нелегкая загнала ее в Веселую Гриву?
– Разберусь – отвечу на твой вопрос.
2
От Березовки, где жил участковый, до Веселой Гривы по проселочной дороге было около пяти километров. Основанная переселенцами в годы Столыпинской аграрной реформы деревня по сибирскому обычаю вытянулась одной улицей вдоль высокого берега небольшой запруженной речки. Первым, кого увидел участковый, въезжая на мотоцикле в деревню, был восьмидесятилетний Евлампий Огоньков. Возле почерневшего от времени пятистенного дома с резными оконными наличниками и красной ветеранской звездочкой на тесовых воротах сухощавый жилистый старик, посапывая короткой трубкой-носогрейкой, поправлял седло на понуро стоявшем мерине. Подвернув к нему, участковый заглушил мотоцикл. Поздоровавшись, спросил:
– Куда, Евлампий Сидорович, спозаранку коня седлаешь?
Огоньков вынул изо рта чадящую самосадом трубку:
– Здорово, Сашок. Андрюха Монетов уговорил частное стадо попасти.
– Моложе тебя пастуха не нашлось?
– Пастухом мы вскладчину Кузьму Сумеркина наняли, да у Кузи седни ОРЗ…
– Летом простудился?
– Не, опять разгильдяй запил. Я хотел ныне утренней зорькой карасей на пруду поудить, но Андрюха подкатил. Дескать, выручай, дед Евлампий. «Ты единственный из пенсионеров, кто не разучился верхом на лошади ездить».
– В Веселой Гриве райповский магазин, где она работает продавцом, обворовали.
– Странно… Клава всегда брезгливо морщилась при разговоре о деревенской жизни, хотя родилась и выросла здесь. Какая нелегкая загнала ее в Веселую Гриву?
– Разберусь – отвечу на твой вопрос.
2
От Березовки, где жил участковый, до Веселой Гривы по проселочной дороге было около пяти километров. Основанная переселенцами в годы Столыпинской аграрной реформы деревня по сибирскому обычаю вытянулась одной улицей вдоль высокого берега небольшой запруженной речки. Первым, кого увидел участковый, въезжая на мотоцикле в деревню, был восьмидесятилетний Евлампий Огоньков. Возле почерневшего от времени пятистенного дома с резными оконными наличниками и красной ветеранской звездочкой на тесовых воротах сухощавый жилистый старик, посапывая короткой трубкой-носогрейкой, поправлял седло на понуро стоявшем мерине. Подвернув к нему, участковый заглушил мотоцикл. Поздоровавшись, спросил:
– Куда, Евлампий Сидорович, спозаранку коня седлаешь?
Огоньков вынул изо рта чадящую самосадом трубку:
– Здорово, Сашок. Андрюха Монетов уговорил частное стадо попасти.
– Моложе тебя пастуха не нашлось?
– Пастухом мы вскладчину Кузьму Сумеркина наняли, да у Кузи седни ОРЗ…
– Летом простудился?
– Не, опять разгильдяй запил. Я хотел ныне утренней зорькой карасей на пруду поудить, но Андрюха подкатил. Дескать, выручай, дед Евлампий. «Ты единственный из пенсионеров, кто не разучился верхом на лошади ездить».