Пришествие капитана Лебядкина. Случай Зощенко.   ::   Сарнов Бенедикт Михайлович

Стоит только чуть поскрести яростный интернационализм Маяковского (Блока и скрести не надо), как сразу же обнаружится под ним ветхозаветное славянофильское уничижение паче гордости, традиционная славянофильская спесь, питающаяся убеждением, что родина поэта – не такая, как все прочие страны и государства. Она – особенная:

Даже чуть

зарусофильствовал

от этой шири!

Русофильство,

да другого сорта.

Вот

моя

рабочая страна,

одна

в огромном мире.

– Эй

Пуанкаре!

возьми нас?..

Черта!

Правда, если верить точному смыслу этих строк, они относятся не к России, а совсем к другой стране. И слово «нас» вовсе не означало уже – «нас, русских». В устах Маяковского это местоимение было обозначением совсем другой нации, совсем другого народа:

Перед нашею

республикой

стоят богатые.

Но как постичь ее?

И вопросам

недоуменным

нет числа:

что это

за нация такая

«социалистичья»,

и что это за

«соци-

алистическое отечество»?..

Приятно

русскому

с русским обняться, -

но у вас

и имя

«Россия» 

утеряно.

Что это за

отечество

У забывших об нации?

Какая нация у вас?

Коминтерина?

(Владимир Маяковский)

В голосе поэта снисходительное презрение: «Да стоит ли вам объяснять? Все равно ведь не поймете».

Но для самого Маяковского (как и для всех его единомышленников) слова о новой нации вовсе не были поэтической метафорой.