JК
Пробуждение барса (Великий Моурави - 1) :: Антоновская Анна Арнольдовна
Страница: 422 из 742Вопль царицы повис над широким двором Метехи. Кони торопливо зацокали подковами по серым плитам.
В глубине сада, обняв шершавый дуб, рыдал Луарсаб.
Горы змеями вились вокруг Тбилиси. За синими дымами, нахлобучив белую папаху, угрюмо дремал Казбек.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ
На бархатной подушке, отражая в овальном зеркале еще влажные шафрановые ногти, покоились властные руки.
Цирюльник благоговейно намыливал упрямые скулы. У золоченого кресла сирийские мамлюки застыли с затканной, сверкающей камнями одеждой шаха. На золотом подносе, свернувшись змеей, лежала розовая чалма, мерцая бриллиантовым глазом.
Шах Аббас ждал картлийское посольство. Он давно проник в тайны "Черной и белой книги", его давно перестали волновать красавицы, наполнявшие давлетский гарем. Заботы об Иране смешивали в чаше Джемшида синие глаза критянок, узкие - индусок, продолговатые - армянок, загадочные - египтянок, пламенные - черкешенок, и миндалевидные глаза Тинатин притягивали "льва Ирана" к северным тайнам, а не к южным утехам.
Восемнадцать лет из тридцати пяти прозвенели ударами меча.
Полчища османов, аравитян, узбеков, мавров разбивались о несокрушимую волю "льва Ирана", и уже великолепная Индия трепетала перед ревом персидских кулиджар.
Пышность, с которой картлийский царь посылал свою дочь, льстила самолюбию шаха, и, мало заботясь о царевне, но больше о том впечатлении, какое произведет эта церемония на знать и майдан, он устроил Тинатин "праздничную" встречу.
В глубине сада, обняв шершавый дуб, рыдал Луарсаб.
Горы змеями вились вокруг Тбилиси. За синими дымами, нахлобучив белую папаху, угрюмо дремал Казбек.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ
На бархатной подушке, отражая в овальном зеркале еще влажные шафрановые ногти, покоились властные руки.
Цирюльник благоговейно намыливал упрямые скулы. У золоченого кресла сирийские мамлюки застыли с затканной, сверкающей камнями одеждой шаха. На золотом подносе, свернувшись змеей, лежала розовая чалма, мерцая бриллиантовым глазом.
Шах Аббас ждал картлийское посольство. Он давно проник в тайны "Черной и белой книги", его давно перестали волновать красавицы, наполнявшие давлетский гарем. Заботы об Иране смешивали в чаше Джемшида синие глаза критянок, узкие - индусок, продолговатые - армянок, загадочные - египтянок, пламенные - черкешенок, и миндалевидные глаза Тинатин притягивали "льва Ирана" к северным тайнам, а не к южным утехам.
Восемнадцать лет из тридцати пяти прозвенели ударами меча.
Полчища османов, аравитян, узбеков, мавров разбивались о несокрушимую волю "льва Ирана", и уже великолепная Индия трепетала перед ревом персидских кулиджар.
Пышность, с которой картлийский царь посылал свою дочь, льстила самолюбию шаха, и, мало заботясь о царевне, но больше о том впечатлении, какое произведет эта церемония на знать и майдан, он устроил Тинатин "праздничную" встречу.