Разговоры запросто   ::   Роттердамский Эразм

Я полагаю, что подобные чувства присущи всякому роду живых существ, — независимо от тяготений пола, — но ни у кого не проявляются яснее, нежели у человека. Как часто замечаем мы то, что говорит Катулл [710] о своем чувстве к Волузию:

Нет, не люблю я тебя, Волузий, за что — сам не знаю.

Только одно скажу: нет, не люблю я тебя.

У взрослых иной, пожалуй, и разгадает иную причину; но у детей, которые руководятся единственно лишь природным чувством, — что связывает одних такою горячей любовью, а других разъединяет такою же горячей неприязнью? Я сам, когда был еще мальчишкою, лет около восьми, повстречался со своим сверстником, — или, может, он был на год старше, — чудовищным пустомелею, который по любому поводу измышлял нечто совершенно несусветное. Проходит мимо женщина. «Видишь вот эту?» — «Вижу». — «Я с нею десять раз спал». Идем по узкому мостику, возле мельницы; он замечает, что я со страхом поглядываю в черную глубину. «Однажды, объявляет, я здесь поскользнулся и упал в воду». — «Что ты говоришь?!» — «Да, и нашел человеческий труп с кошельком у пояса, а в кошельке — три перстня». Вранью не было конца, и я боялся этого мальчишки больше гадюки — безо всякого, впрочем, основания (ибо других его ложь забавляла), но лишь по врожденному и непонятному чувству. Зато чувство оказалось стойким: даже теперь я до того боюсь пустых и болтливых людей, что при виде их дрожу всем телом. Примерно такое же свойство отмечает Гомер у Ахилла, который говорит, что лжецы ненавистны ему наравне с вратами ада.