Страница:
40 из 89
Его тянуло к этой юной женщине, как к райскому яблочку. Она и была таким яблочком, тем запретным плодом для смертных, о котором помыслить и грешно, и смешно. А он помыслил. Не о царевне, о царстве. И отведывает царские плоды. Власть она хоть и зрима, да осязать ее нельзя. Иное дело Ксения - образ попранного царства, образ взлета на небеси.
- Ты со мной, а думаешь не обо мне, - укоряла Ксения своего насильника, который был смел даровать ей, обреченной на вечное девичество, бабью радость. Она не могла не желать убийцу матери и брата, погубителя царства и сокровенной души. Ненавидела и ждала, молила смерти ему и себе и расцветала под его ласками, как дурман-трава.
- Ты ждешь - не дождешься свою пани Марину! - бросала она ему в лицо, пылая гневом, и тотчас внутренним оком видела себя гиеной, пожирающей падаль. Одну только падаль.
- Бог с тобою! - весело врал он. - Я познал тысячу женщин, и ни одна с тобой не сравнима. Маринка - хуже щепки. Видела цыплят без перьев, так это Маринка и есть.
- Но ей быть в этой постели, а мне в монастырской.
- Сама знаешь, царь себе не волен. А у меня есть мои долги. Я их плачу и плачу.
Он и впрямь принялся вдруг капать ей на грудь слезами, самыми настоящими, и она тоже расплакалась, и тут затопали перед дверьми, звякнуло оружие. Дмитрия сдуло с постели, как сквозняком. Натянул штаны, сапоги, схватил алебарду.
- Ко мне! - из потайных дверей вбежали стрелецкие головы Брянцев и Дуров. - Кто? Сколько?
- Неведомые. Трое.
|< Пред. 38 39 40 41 42 След. >|