JК
Тайны Московской Патриархии :: Богданов Андрей Петрович
Страница: 326 из 439Описывая свое полное разорение, погибель и пленение семей, предупреждая, что готовится страшное опустошение и покорение России, страдальцы упоминают, что о своей позиции «патриарх и в грамотах своих от себя писал во многие города» – но сами знают об этих грамотах только со слов врагов!
Разумеется, позиция русских под Смоленском, призывавших все города восстать «за православную хрестьянскую веру, покаместа еще свободны, а не в рабстве и в плен не разведены», и позиция Гермогена, настаивавшего на соблюдении поляками договора, пересекаются лишь частично. Гораздо больше общего со смоленской грамотой в грамоте москвичей, писавших о наступлении конечной погибели и призывавших «не мнить пощаженным быть»: «…нынеча мы сами видим вере хрестьянской пременение в латынство и церквам Божиим разоренье».
«Предателей хрестьянских», писали москвичи, немного, «а у нас, православных хрестьян», помимо Божьей милости есть «святейший Ермоген патриарх прям яко сам пастырь, душу свою за веру хрестьянскую полагает несуменно». Но ни о каких призывах Гермогена не сообщается, а единство «хрестьян» выглядит сомнительно: они-де все патриарху последуют, «лишь неявственно стоят» – столь неявственно, что Москве нужна военная помощь против «немногих людей предателей хрестьянских!».
Нижегородцы, действительно собиравшие ополчение, распространяя обе эти грамоты по городам, утверждали, что их прислал 27 января патриарх Гермоген. Но они же писали предводителю восставших рязанцев старому бунтарю Прокофию Ляпунову, что их посланцам, побывавшим в Москве у патриарха, тот никакого «письма» не дал под смехотворным предлогом, «что де у него писати некому». Потому-де он «приказывал… речью» – но хотя каждое слово Гермогена было драгоценно и слова даже менее видных людей цитировались с завидным постоянством, ни одного слова патриарха рязанцы не узнали.
Разумеется, позиция русских под Смоленском, призывавших все города восстать «за православную хрестьянскую веру, покаместа еще свободны, а не в рабстве и в плен не разведены», и позиция Гермогена, настаивавшего на соблюдении поляками договора, пересекаются лишь частично. Гораздо больше общего со смоленской грамотой в грамоте москвичей, писавших о наступлении конечной погибели и призывавших «не мнить пощаженным быть»: «…нынеча мы сами видим вере хрестьянской пременение в латынство и церквам Божиим разоренье».
«Предателей хрестьянских», писали москвичи, немного, «а у нас, православных хрестьян», помимо Божьей милости есть «святейший Ермоген патриарх прям яко сам пастырь, душу свою за веру хрестьянскую полагает несуменно». Но ни о каких призывах Гермогена не сообщается, а единство «хрестьян» выглядит сомнительно: они-де все патриарху последуют, «лишь неявственно стоят» – столь неявственно, что Москве нужна военная помощь против «немногих людей предателей хрестьянских!».
Нижегородцы, действительно собиравшие ополчение, распространяя обе эти грамоты по городам, утверждали, что их прислал 27 января патриарх Гермоген. Но они же писали предводителю восставших рязанцев старому бунтарю Прокофию Ляпунову, что их посланцам, побывавшим в Москве у патриарха, тот никакого «письма» не дал под смехотворным предлогом, «что де у него писати некому». Потому-де он «приказывал… речью» – но хотя каждое слово Гермогена было драгоценно и слова даже менее видных людей цитировались с завидным постоянством, ни одного слова патриарха рязанцы не узнали.