JК
Роковая награда :: Пресняков Игорь
Страница: 39 из 89Безликие кричащие существа твердили одно: «Кто ты? Кто?»
И было утро, и молоденькая санитарка, вкус клюквенного компота на губах, и ее спасительный вопрос:
– Как чувствуете себя, Андрей Николаевич? - Ласково так спросила, улыбчиво, и на душе полегчало.
Следующей ночью ему приснился его командир, генерал Каппель. Был он, как в тот, последний их день, - в солдатской шинели с поднятым воротником, задубелое от морозного ветра лицо покраснело, глаза грустные. «Кончено, Миша. Нет ничего, даже чести скоро не останется. Сотрут ее из памяти людской. Попробуй выжить». Повернулся Владимир Оскарович и пошел в пургу: руки в карманах, в стоптанных валенках. Уходила в небытие легенда и слава белого воинства…
Андрей отмахнулся от воспоминаний, в который раз убеждая себя, что не первый год достойно служит новой стране. Служит, но не может смириться с тем, что умерла его страна, как умер он сам холодным мартовским днем, ослепленный вспышкой гранаты, растерзанный и умиротворенный. Он помнил ту последнюю мысль, возникшую в мозгу вместе с болью: «Наконец-то!»
Не случилось…
Он желал смерти, желал ее задолго до разгрома белых армий. Не от трусости желал - от безысходности.
Помнится, после взятия Казани все войско пребывало в эйфории. Мечтали: завтра - Котлас, затем - Москва! Срежем гнойный нарыв большевизма и заживем счастливо. Он смотрел на лица однополчан и в душе горько смеялся. Как они заживут, эти опустошенные войной люди? Выйдут из заваленных трупами окопов и начнут отстраивать разоренные города? Отмоют окровавленные в застенках контрразведок руки? Стряхнут с себя кокаиновый дурман и забудут привычное желание убивать? Ничем они были не лучше большевиков.
И было утро, и молоденькая санитарка, вкус клюквенного компота на губах, и ее спасительный вопрос:
– Как чувствуете себя, Андрей Николаевич? - Ласково так спросила, улыбчиво, и на душе полегчало.
Следующей ночью ему приснился его командир, генерал Каппель. Был он, как в тот, последний их день, - в солдатской шинели с поднятым воротником, задубелое от морозного ветра лицо покраснело, глаза грустные. «Кончено, Миша. Нет ничего, даже чести скоро не останется. Сотрут ее из памяти людской. Попробуй выжить». Повернулся Владимир Оскарович и пошел в пургу: руки в карманах, в стоптанных валенках. Уходила в небытие легенда и слава белого воинства…
Андрей отмахнулся от воспоминаний, в который раз убеждая себя, что не первый год достойно служит новой стране. Служит, но не может смириться с тем, что умерла его страна, как умер он сам холодным мартовским днем, ослепленный вспышкой гранаты, растерзанный и умиротворенный. Он помнил ту последнюю мысль, возникшую в мозгу вместе с болью: «Наконец-то!»
Не случилось…
Он желал смерти, желал ее задолго до разгрома белых армий. Не от трусости желал - от безысходности.
Помнится, после взятия Казани все войско пребывало в эйфории. Мечтали: завтра - Котлас, затем - Москва! Срежем гнойный нарыв большевизма и заживем счастливо. Он смотрел на лица однополчан и в душе горько смеялся. Как они заживут, эти опустошенные войной люди? Выйдут из заваленных трупами окопов и начнут отстраивать разоренные города? Отмоют окровавленные в застенках контрразведок руки? Стряхнут с себя кокаиновый дурман и забудут привычное желание убивать? Ничем они были не лучше большевиков.