Записки Никто   ::   Шорин Роман

Но только они придают очарование иным нашим жестам, очарование, благодаря которому мы не преходим (как звери и машины), но остаемся вовеки. Это открытие сделано тысячи лет назад, но оно не устаревает. Еще через тысячи лет (а также, быть может, послезавтра) это открытие сделают снова, не смущаясь тем обстоятельством, что в свое время об этом думал, допустим, я, или ты, дорогой друг. Изумление и радость перед тайной абсолютной надобности подобного рода ненужного, перед тем, что незаконно беспричинное все-таки случается, бывает, просачивается контрабандой - вот единственный алтарь, на который можно без оглядки закласть самого себя полностью. Собственно, я только что признался в том, какую религию исповедую. Поступки, к которым не подталкивал никакой корыстный интерес, но, тем не менее, состоявшиеся, расцениваются мною как чудо и вечное по своему значению торжество. Только они преисполнены полной и совершенной гармонии.

Умер человек, и я горюю по этому поводу, так как он был моим знакомым и я на кое-что от него рассчитывал (допустим, он мог меня познакомить с авторитетным для меня лицом). Такое горе нельзя назвать необоснованным или высосанным из пальца. Но вот я жалею умершего самого по себе, как, скажем, яркую и незаурядную личность (оценка, лишенная примерки на себя, предполагающая безотносительность оценивания). Я бы хотел, чтобы он продолжал жить, хотя лично для себя (или для "дела") ничего от этого не жду. Вроде бы желание странное и нелогичное, но на самом деле -- единственно осмысленное.