Избранная проза   ::   Мистраль Габриэла

Пусть стихи получаются суровыми, горестными, но они, эти стихи, которые я пишу, смывают с меня всю пыль мира, и даже не знаю какую еще трансцендентную мерзость, близкую к тому, что мы называем первородным грехом, я несу эту мерзость в себе и несу с непреходящей тоской. Не знаю, быть может, это вовсе не первородный грех, а наше общее падение в бездну той рациональной и антиритмической выразительности, куда в наказание сошел весь род человеческий, и это печалит более всего нас, женщин, потому что мы утеряли радость истинной благодати языка, в котором была музыка и порыв, и он, этот язык, должен был принадлежать всему роду человеческому.

А раз уж речь зашла о детстве, то я думала, что дала бы ему такое же определение, какое могла бы дать самой поэзии, думала вот о чем: я написала одно стихотворение, где говорит ребенок, он говорит о множестве каких-то предметов, которые ему никак не рассмотреть, ему мешает соринка в глазу, Я считаю, что у нас, у тех, кто явился на белый свет, чтобы слагать стихи, в глазах с рождения положена поперек маленькая балочка. Эта балочка не искажает то, что мы видим, а преображает в разные формы и делает нас до конца наших дней существами алогичными и антиреалистическими. Так называемых реалистических поэтов в природе не существует. Словом, эта поперечинка иногда заставляет нас видеть желтым то, что на самом деле -черное, заставляет видеть круглым то, что на самом деле -- квадратное. И мы по ее воле ходим среди всяческих чудес воображаемого вздора. Бывает, что по лицу умирающего в последний миг медленно-медленно стекает большая странная слеза. Наверно, думаю я, поперечинка уходит из глаз поэта с его последней смертной слезой.