Избранное   ::   Петров Сергей

Зады подняв, как знамена без дыр,

наигрывая на последней струнке

блюз «Трын-трава», на весь крещеный мир

резвятся львиные игрунки.

Надулся холст высоких парусов.

Не празднуй труса! Заняты романом —

и без купальников, и без трусов —

на полотне Диана с Павианом.

Киноцефалия! Огни, огни, огни!

(С огнем играть — не то что чиркать спички.)

Согнем в дугу! — они, они, они

во сне бормочут по привычке.

Они вгрызаются в чужой изъян,

и скалится во мгле дилемма злая:

собачьей жизни нет без обезьян,

а обезьянничать нельзя без лая.

Великий раб себе стругает гроб,

на всё посвистывает он сквозь пальцы,

и, на глаза надвинув лоб,

не видит он, судьбы своей холоп,

что в душах, как в скитах, сидят страдальцы,

что у лесов бывают постояльцы,

что есть еще бесштанные скитальцы,

что питекантропы укромных ищут троп,

что бегают мечтать неандертальцы.

В музей таких! В нейлоновый футляр!

Забрать от посетителей в перила!

И стой, антропоморфный экземпляр,

какая-то последняя горилла!

И скачут танцы всех манер и вер,

все по нутру — тангу, по рангу — танго.

И падает из глаз, как из пещер,

последняя слеза орангутанга.

И к оной архаической слезе

печально тянет руки шимпанзе.

Киноцефалия! Ты — Веды и Коран,

ты — Библия, ты — Лия и Ревекка,

ты — давнее преданье человека,

ты — свету на пути расставленный экран,

ты — ванькино евангелие века.