Страница:
41 из 74
А песню вспомнишь только по звучанью –
чужие в ней, не-прежние, слова:
На глотку каждую – своя слеза отчаянья,
но та же плаха, та же бечева…
И он бредёт, коричневато-красный,
запуганный комочек-ерунда,
и ищет уголок…
Увы, напрасно
надеясь без особого труда
проститься там с душой голубоокой,
и отпустить её домой говеть –
не ведая, что не бывает лёгкой
кончина, если хочешь умереть,
не ведая, что умиратьпридётся,
подобно всем другим ущербным псам,
под сапогом бродяги и пропойцы,
такого же ущербного, как сам.
(Пер. Н. Джин)
ПРОЩАЙ, СТАРЫЙ МИР
Сменяя пространства, надеяться глупо,
что Время споткнётся – и выйдет сбой.
Куда б ни пришла – всё тот же клубок
разматываешь за собой.
Слова продолжают мыкаться, брыкаться,
похерив классической рифмы созвучья.
Подобно тому как способные двигаться
оскорбляют того, кто уже отмучился, –
Того, кто в мире, названном Старым,
не в земле пребывает, а застыл на поверхности.
Статуи, плиты на каждом бульваре
внушают мысль, что тебе – для верности –
надо рассчитывать на «гнить в земле»,
а не на то, чтоб, одетой в мрамор,
«восседать на площади в седле».
Ибо твой взгляд с пустыми зрачками
не только труп не проймёт, но тот же
прохожий даже не сморщит рожи.
В этой старой империи улицы –
как овцы – теснятся и сутулятся,
боясь потерять друг друга из виду.
Чуть дальше, в самой почти середине, –
скорее всего по той причине,
чтоб уподобиться пастуху, –
река. Она – нулевое сечение.
В неё – как какую-то чепуху,
как слезу бессмысленную – роняет
готический храм своё отражение.
Хожденье неспешное вдоль по Сене.
Замедление шага – дань причудливой сцене.
|< Пред. 39 40 41 42 43 След. >|