Ночной дозор   ::   Опперман Дидерик Йоханнес

Блюститель ревностный ветхозаветных правил,

Чернобородый, возмущенный иудей,

Ярясь на всех, кто здесь соблазны лона славил,

Иль кто из христиан, таинственных людей

(Которых окрестил едва ль не в Риме Павел),

Пылая пламенем спасительных идей,

Предчувствуя, что час пробьет, и очень скоро,

Здесь, на стене проскреб слова: "Содом, Гоморра"?

Глядеть куда-то вниз, как некогда живьем,

Теперь навек обречены глаза собаки,

Мужчина с женщиной теперь навек вдвоем,

Под сердцем матери, в первоначальном мраке

Спит нерожденный сын в пристанище своем,

С куском во рту навеки раб сидит в бараке,

И мальчик, тоже раб, теперь во все века

От губ не оторвет любимого свистка.

Доколе атом, расщепясь, не взвеет прахом

Мир наших игр, не оборвет столетий бег?

Бредем к отелю мы, и мыслим с тайным страхом,

Сколь пиния грозна, сколь хрупок человек,

И помним об огне, что властен кратким взмахом

Пса, женщину, весь мир окоченить навек.

Я понял: увенчав пейзаж стволом ветвистым,

Старик-художник был бесспорным реалистом.

РОЖДЕСТВЕНСКАЯ ПЕСЕНКА

Три старика темнокожих в карру

увидели звезду, что зажглась ввечеру,

три посоха взяли, три узелка

а шакалья тропа и длинна, и узка,

и долго шли за звездой старики,

минуя камни, кусты, ручейки,

и пришли наконец-то в Шестой квартал,

там фитилек в бутылке мерцал,

там вялилась рыба, царила тишь,

там в яслях лежал темнокожий малыш.

Овечьего жиру, бильтонга, яиц

поднесли старики и простерлись ниц,

и восславили Бога за это дитя,

что спасет свой народ - пусть годы спустя.

Наблюдала за ними, сердясь, как могла,

бантамская курица из угла.