После дуэли   ::   Рощин Михаил Михайлович

Трубецкой. Проклятый город!

Голицын. У Верзилиных все траур, не принимают.

Пушкин. Врут!

Столыпин. Ну, они-то при чем? (Дрожит.)

Пушкин. Как же! У них ссора-то случилась! Там испугу больше, чем трауру. Унтилов, следователь, снимал, говорят, с них показания, так Марья Иванна ответила, что вообще ничего не знает и ссоры не слыхала, а Эмилия будто бы показывает, что один Лермонтов во всем виноват. Дура подлая!

Столыпин (усмехаясь). La rose de Caucase! [1] He подлей всех иных.

Трубецкой, Мишель теперь всегда будет виноват.

Столыпин. Бросьте! Им еще спасибо сказать! Принимали два месяца нас, грешных, да Мишеля с его-то репутацией!

Бенкендорф. Отцы дочерям Печорина читать не велят, мужья – женам. Барков второй!

Трубецкой. Читать! А слушать прилично?

Голицын. Но Эмилия же будто сказала, что когда выговаривала Лермонтову, что тот Мартынова за кинжал дразнит, то Лермонтов будто посмеялся только: не беда, мол, завтра помиримся.

Дорохов (надрыв опять). Смирилися!.. Эх, Миша, чистая душа!..

Столыпин. Так и было, я знаю. Не кричи, Дорохов!

Дорохов (хромает по комнате). Одного не пойму, одного: как не схватили подлеца! Как не убили на месте, не вызвали, не растерзали! Вы, князь! И ты, Монго! Эх!.. Секунданты! Друзья изнаилучшие! (Берет саблю Лермонтова.)

Голицын. Тише, Дорохов! Они и без того на волоске.